Я и Путь in… Как победить добро

Кто-то мне бросил однажды: «Будешь гореть в аду!» — «Конечно! — ответил я совершенно отчетливо. — И если ад есть, он станет местом моей прописки». У меня по этому поводу нет никаких иллюзий, а почему у других есть иллюзии, что их ждут в раю, когда мне известно о них все? В Москве, например, откуда к тебе я нагрянул, не знаю ни одного человека, который должен оказаться в раю. Я, отец семерых детей, самый нежный сын моих родителей, буду гореть в аду, а эти ублюдки столько зла каждый день делают и думают, что туда не попадут?!

— Ты говорил, что Кобзон от смерти тебя спас, — в чем это заключалось?

— В том, что протянул руку, когда встал вопрос о депортации.

— Даже о депортации?

— А как иначе? Алла — это святыня, Фрэнк Синатра в юбке, и тут какой-то говнюк…

— …из Кутаиси…

— …на нее замахнулся! Я тогда в первый раз это слово услышал — «депортация», но куда? Мне некуда было ехать, то есть географически было, конечно, куда, но на что там жить? Так или иначе, квартиру пришлось бы освобождать: платить за нее я больше не мог, и тут звонок…

Удивительная штукенция! — по голосу я понимал, что это кто-то знакомый, но долго не мог узнать, кто. Он произнес: «Если вам нужна помощь, прямо сейчас к вам от меня приедут». Я порывался спросить: «А кто это?» — такой баритон… Я ведь с Кобзоном никогда не общался, писал только о нем статью, но знакомы мы не были… Наконец, он назвал себя и вдруг спросил: «Моя жена Нелли подсказывает, что вы, наверное, голодны — может, вам продуктов прислать?» Б..! Если говорить утрированно, по-голливудски, над моей головой уже была занесена…

— …секира…

— …и вдруг этот звонок! Мне, кстати, еще один удивительный человек позвонил — Андрей Державин.

— «Не плачь, Алиса, ты стала взрослой»?

— Да, правда, строчку эту, чего можно было ожидать, не пропел (смеется).

— Хороший он парень!

— Очень. Сказал: «Запишите мой адрес…», и еще всегда ко мне хорошо относился то ли вышвырнутый, то ли самовольно ушедший со двора Челобанов (хотя, по-моему, равного альянса — по правдоподобию, по крайней мере, у АБ еще не было).

— Больше тебя не бьют?

— Не бьют, но я дерусь, а если лезут нахально в драку, я, как Кличко, непобедим.

«Абдулов бил меня по лицу, ногою в живот, а Кристина Орбакайте кричала ему: „Саша, что же ты делаешь?! Он ведь уже не дышит!“»

— Три года назад умер Александр Абдулов, а ведь с ним отношения у тебя тоже были ой еще какие непростые…

— Я перед ним извинился.

— Успел-таки?

— Конечно — в программе на «REN-TV».

— У вас же драка была, насколько я помню…

— Ну какая драка?

— Тебя просто держали и били?

— Да, избили тогда сильно. Кристина Орбакайте кричала ему: «Саша, что же ты делаешь?! Он ведь уже не дышит!»

— Это в казино было?

— Как раз в том, где Кристина затеяла 28-й поход в матримониальность с Русланом Байсаровым. Это был его клуб, тот самый, в гостинице Центра международной торговли на Краснопресненской набережной в Москве.

— Бил сам Абдулов?

— Сам, а я был позорно пьян и не сопротивлялся…

— Кто же тебя при этом держал?

— Охранник и друг Абдулова.

— Куда артист бил?

— По лицу, ногою в живот… Я, когда уже упал, реплику Кристины услышал: «Зачем?» — «Это за твою маму!» — последовал ответ.

Началась наша ссора с того, что Абдулов увидел меня и воскликнул: «Кто этого ублюдка сюда пустил?!» — а я с ним даже знаком не был! Знал по «Обыкновенному чуду», легендой считал и подумал: может, не в мой адрес была эта тирада? В клуб я зашел с известным деятелем из Art Pictures, соратником Феди Бондарчука, оглянулся — больше никого вокруг нет. Потом он начал говорить что-то о грузинах, и я не выдержал: «Да, может, fuck off уже, б..? Идите на х…! Что я вам сделал?» — и этой реплики Абдулов будто ждал…

Я встал, направился к выходу, но он ударил меня — видимо, ногой, потому что упал я навзничь. Тут же меня повернули и начали с таким неистовством бить, но дело в другом. Мне вообще не следовало во все это встревать, но только потом я узнал о его тяжелейшей болезни, о том, как он мстил жизни за то, что внутри образовалась дыра… Артист был неизлечимо болен, а я стал одним из публичных людей, которые его раздражали.