Я и Путь in… Как победить добро

По обе стороны Цейлона должны знать, что я не писатель — я парень, который готов признаться, что обожает дензнаки, но не готов ради них на мужеложство и признает за собой некоторую устную и письменную беспечность в суждениях на разные темы. Но только некоторую.

Когда в 1993-м, спустя год после приезда в Москву, бросил по ТВ не помню кому: „Пошел ты в жопу, фанерная мразь!“ — я стал считаться ходячей погибелью цивилизованного мира.

Сейчас, в разгар густопсовой корпоративщины, про кого-нибудь, про выпускников „Фабрики“ той же, сказать, что они не поют, — значит немедля прослыть дерзким.

Клише правят миром. А я ненавижу клише! Я решительно не могу более скрывать, что мой самый высокий в стране, не беря в расчет безусловно превосходящих меня в этом компоненте Медведева, Путина и — на момент написания этих отчаянно мужественных строк — 10-месячного Даниила Отаровича, а вы, говоря обо мне, употребляйте густой мат и двухэтажные комплименты: я заслужил и то и другое.

Хотя я такой же, как все (порежусь — и пойдет кровь), смею надеяться, самую малость умнее выпускника „Фабрики звезд“ и всякую секунду помню, что еще в 20 лет знал по-русски только „иди нах…“ и „е…ться“.

Вы имеете дело с человеком, у которого была Великая мама и был Великий отец, с человеком, ненавидящим в людях апломб. Я существо образцовой жизнерадостности и образцовой депрессивности, живая реликвия каменного века, но при этом феерически выглядящая и острая умом. При этом я маниакальный стилист, и не говорите х… ни, что мой слог не завораживает».

— Книги хоть ты читать успеваешь?

— Конечно.

— Что именно?

— Все, что выходит во всех издательствах, даже в грузинском «Маргинашвили» — маргинальную литературу, говно всякое. Запутавшись, кто в России писатель (а писатели там все, включая жену Путина), прочитал даже Устинову — ниже я никогда не падал! Читал ее после Гандлевского, а после него читать Устинову — все равно, что после Киева попасть, б…, в концлагерь: ее нужно лишить возможности подходить к бумаге или к компьютеру.

— Один выдающийся человек, с которым мы записали немало бесед…

— …бывший муж Татьяны Устиновой?

— Нет, просто прочитав мое интервью с невыдающимся, на его взгляд, человеком, он сказал: «После картин маслом не опускаются до надписей в туалетах»…

— (Смеется.) Но я тем не менее читаю все, даже то, о чем сотрудники журнала «Афиша» пишут в своих, как они думают, остроумных рецензиях. Там есть такой говнюк Лев Данилкин, и он верит, что соответствует своему гривастому имени, но для меня нет лучше повода поднять себе настроение, чем московская «Афиша» и этот Данилкин. Они действительно считают, что новая волна говнюков, Хомерики и Хлебников, снимают кино — где человек ест собственное говно, а потом это выдается за поиск своего мира. Ну, пидарасы… (Пожимает плечами.)

За неделю проглатываю где-то четыре книги — чтобы не давать повода думать, что чего-то я не прочитал.

— Ты же снимался в кино…

— Эти картины благополучно в корзине лежат, потому что мое присутствие на площадке означает гибель кинематографа.

— Снимали хоть хорошие режиссеры?

— Приблизительно такие, о которых я говорил.

— Которые…