Я и Ты

Некоторые предпочитают считать неправомерным использование слова «Бог», потому что это есть злоупотребление его именем. И в самом деле, это одно из самых нагруженных смыслом человеческих слов. Именно поэтому оно и самое непреходящее, и самое необходимое. И чего стоят все ошибочные речи о сущности Бога и его творениях (а они всегда ошибочны и не могут быть другими) в сравнении с Единой Истиной, ибо все, кто обращается к Богу, имеют в виду его самого? Ибо тот, кто произносит слово «Бог» и на самом деле имеет его в своих мыслях, произносит – при всех своих заблуждениях – истинное Ты своей жизни, которое не может быть ограничено никаким другим и с которым он состоит в отношении, включающем все другие отношения.

Но и тот обращается к Богу, кто ненавидит имя и воображает себя безбожником, когда он всем своим существом обращается к Ты своей жизни как к тому, что не может быть ограничено другими.

Когда мы идем каким-то путем и встречаем человека, который, идя нам навстречу, идет каким-то своим путем, то мы знаем только свой отрезок пути, а не его, его путь мы переживаем только в ходе встречи.

О завершенном процессе отношения мы знаем – в том духе, что он пережит нами – только наш выход, наш отрезок пути. Другой отрезок пути нам только предстоит, и мы ничего о нем не знаем. Он будет нами пройден при встрече. Но мы лишь надорвемся, если будем говорить, что этот отрезок пути есть Нечто по ту сторону от встречи.

То, чем нам должно заняться, то, чем нам следует озаботиться, – это не другая, а наша сторона; это не милость, а воля. Милость касается нас постольку, поскольку мы выходим ей навстречу и ожидаем ее присутственного появления; она не является для нас объектом.

Ты выступает мне навстречу. Но именно я вступаю в непосредственное отношение с ним. Итак, отношение означает быть избранным и выбирать, означает пассивность и действие вместе. Но тогда как действие целостного существа, будучи отменой всех частичных действий, а тем самым и всех (основанных на их ограниченности) восприятий действия, должно уподобиться пассивному, страдательному действию?

Это деятельность целиком состоявшегося человека, которую назвали недеянием, и по ее ходу ничто частное больше не трогает человека, ничто, исходящее из него, не вмешивается в мир; это деятельность, в которой действует целостный, замкнутый в своей целостности и покоящийся в ней человек, человек, ставший действующей целостностью. Достигнутая в таком понимании устойчивость означает способность выйти к высшей встрече.

При этом нет нужды отбрасывать чувственный мир как мнимый. Не существует мнимого мира – существует мир, представляющийся нам двойственным в соответствии с нашим двойственным положением в нем. Надо лишь снять запрет на изолированность. Нет также нужды в «выходе за пределы чувственного опыта»; каждый опыт, пусть даже самый духовный, может предоставить нам только Оно. Нет нужды и в обращении к миру идей и ценностей: они не могут стать для нас настоящим. Во всем этом нет никакой нужды. Можно ли сказать, что же нужно? Но не в смысле предписания. Все, что во времена человеческого духа было измышлено и изобретено в форме предписаний, желательной подготовки, упражнения, погружения, не имеет никакого отношения к исконно простому факту встречи. Каким бы преимуществам в познании или в достижении власти мы ни были обязаны тем или иным упражнениям, все это не имеет отношения к тому, о чем здесь говорилось. Все это имеет в мире Оно свое место и не выводит из него ни на один шаг, именно на этот шаг. Выходу из этого мира невозможно научиться с помощью предписаний. На выход можно лишь указать, чтобы стал виден круг, который отсекает все, что не является выходом. Тогда становится видимым то самое одно, от чего все зависит, – полное принятие настоящего.

Разумеется, принятие представляет тем больший риск, тем более стихийное изначальное возвращение, чем дальше человек ушел в изолированность; здесь речь идет об отказе не от Я, как по большей части считают мистики; Я необходимо для каждого отношения, а не только для отношения высочайшего, так как отношение может иметь место только между Я и Ты; итак, это отказ не от Я, а от того ложного инстинкта самоутверждения, который заставляет человека бежать из ненадежного, бесплотного, лишенного длительности, необозримого и опасного мира в мир обладания вещами.

Каждое действительное отношение к существу или сущности в мире является исключительным. Освобожденным, исходящим, единственным и обоюдно сущим – таким является этим существам и сущностям их Ты. Оно заполняет небесный круг: и не то чтобы ничего другого не существует, но все другое живет в его свете. Пока сохраняется настоящее отношение, это всемирное пространство неприкосновенно. Но когда Ты превращается в Оно, мировой охват отношения начинает выступать в роли несправедливости к миру, а исключительность этого охвата выступает как исключенность Вселенной.