Я и Ты

Исходя из свойств души можно понять совершенное отношение только как биполярный феномен, только как coincidentia oppositorum – как единение противоположных чувств. Разумеется, один полюс часто исчезает – под давлением религиозной установки личности – в результате ретроспективной работы сознания; о нем можно вспомнить только при чистейшем и беспристрастном самоосмыслении.

Да, в чистом отношении ты чувствовал себя абсолютно зависимым, ты и подумать не мог, что может быть такая зависимость, но и одновременно совершенно свободным, и таким свободным ты не был никогда и нигде больше; ты чувствовал себя творящим и одновременно творимым. Не было у тебя больше одного, ограниченного другим; но и то и другое было безграничным, но оба они были вместе.

В сердце своем ты всегда знал, что нуждаешься в Боге больше, чем в чем-либо еще; но было ли тебе ведомо, что и Бог нуждается в тебе во всей полноте своей вечности? Что сталось бы с человеком, если бы Бог не нуждался в нем; что сталось бы с тобой? Ты нуждаешься в Боге, чтобы быть, а то, что Бог нуждается в тебе, составляет смысл твоей жизни. Поучения и стихи тщатся сказать как можно больше и говорят слишком много; как мутны и высокопарны речи о «становящемся Боге» – но становление Сущего в бытии Бога непреложно, и это мы непреложно знаем в своем сердце. Мир – это не божественная судьба, и это божественная судьба. В том, что есть мир, что есть человек, что есть человеческая личность, есть Ты и Я, проступает божественный смысл.

Творение – оно происходит с нами, оно прожигает нас, опаляет нас, мы трепещем и преходим, мы подчиняемся. Творение: мы принимаем в нем участие, мы встречаем Творца, мы предаемся Ему, становясь Его помощниками и спутниками.

Двое великих слуг проходят сквозь времена – молитва и жертва. Молящийся рассыпает себя в самоотверженной зависимости и непостижимым образом знает, что воздействует на Бога, пусть даже и ничего от Него не добивается; ибо, когда он уже больше ничего не желает для себя, видит он свое действие пылающим в высшем пламени. А жертвователь? Вправе ли я презирать его, этого добросовестного раба из древних времен, который полагал, что Богу угоден аромат его всесожжения; в своей простодушной и крепкой уверенности он знал, что человек может и должен приносить Богу дары; это знал и тот, кто отдавал Ему свою малую волю и встречал Бога в Его великой воле. «Да будет воля Твоя», – только это говорит он, но дальше за него глаголет истина: «Через меня, в котором Ты нуждаешься». Что отличает жертву и молитву от всякой магии? Магия хочет влиять, не вступая в отношение, попусту расточая свое искусство; жертва и молитва же встают «пред лицом» в совершении священного основного слова, означающего взаимодействие; они говорят Ты и внимают.

Желать понимать чистое отношение как зависимость означает хотеть лишить действительности одного из носителей и сделать недействительным самое отношение.

Если встать на противоположную точку зрения, то увидим, что происходит то же самое, если существенным элементом религиозного акта будем считать погружение или вхождение в самость – будь это за счет ее освобождения от всякой обусловленности человеческим «я» или будь это за счет того, что самость понимают как мыслящее и существующее Одно. Первый способ рассмотрения предполагает, что Бог должен войти в освобожденное от Я существо либо что это Я растворяется в Боге; второй предполагает, что оно находится непосредственно в самом себе как в божественном Одном; в первом случае имеют в виду, что в какой-то наивысший момент произнесение Ты прекращается, потому что двойственности больше нет; во втором случае имеют в виду, что произнесения Ты вообще не существует, потому что никакой двойственности в принципе нет. Первый способ зиждется на вере в единение, второй – на идентичности человеческого и божественного. Оба способа утверждают нечто по ту сторону от Я и Ты; первый предполагает, что оно есть нечто возникающее, как это случается в экстазе, второй – нечто сущее и открывающее себя, как в самосозерцании мыслящего субъекта. Оба подхода устраняют отношение: первый как бы динамично, посредством того, что Ты поглощает Я, которое теперь уже не Ты, а единственно сущее; второй делает то же самое как бы статично, посредством осознания себя как единственно сущего растворяющимся в самости Я. Если учение о зависимости видит Я-носителя мирового свода чистого отношения столь слабым и ничтожным, что его способность к роли носителя более не внушает доверия, то одно из учений о погружении завершает свод, и он исчезает в завершенности; другое учение усматривает в своде иллюзию, от которой следует отказаться.

Учения о погружении ссылаются на великие изречения о тождественности – одно, прежде всего, на стих Евангелия от Иоанна: «Я и Отец суть одно»; второе – на учения Шандилья: «Всеохватывающее – это моя самость во внутреннем сердце».