Я и Ты

Вечное Ты по самой своей сущности не может стать Оно, ибо его невозможно уложить ни в меру, ни в предел, так же как в меру неизмеримого и в границы беспредельного; ибо вечное Ты по самой своей сущности невозможно понять как сумму каких-то свойств и даже как бесконечную сумму свойств, возвышенных до трансцендентности; ибо его невозможно найти ни в мире, ни вне его; ибо его невозможно познать опытом; ибо его нельзя помыслить; ибо мы ошибемся и погрешим против него, воистину существующего, если скажем: «Я верю, что он есть»; «он» – это еще метафора, но «ты» метафорой не является.

И тем не менее мы все время, снова и снова, превращаем вечное Ты в Оно, в нечто, делаем Бога вещью – и делаем это в полном соответствии с нашей сущностью, но не по произволу. Вещественная история Бога, проход бога-вещи через религию и ее периферийные образования, через ее озарения и затмения, через этапы возрождения и разрушения жизни, через отход от Бога живого и возвращение к нему, через превратности настоящего, через воплощение в образ, через превращение в понятие, через растворение и обновление, – все это путь, этот путь.

Изреченное знание и установленное деяние религии – откуда они взялись? Присутствие и сила откровения (ибо все религии необходимо ссылаются на откровение – изреченное, естественное, душевное; строго говоря, не существует религий без откровения), присутствие и сила, которые человек воспринимает в откровении, – как становятся они «содержанием»?

Объяснение состоит из двух слоев. Внешний психический слой мы познаём, когда рассматриваем человека самого по себе, вне истории; с внутренним, фактическим, прафеноменом религии мы знакомимся, когда снова перемещаем человека в историю. Эти слои не существуют друг без друга.

Человек жаждет иметь Бога; он жаждет непрерывно иметь Бога во времени и в пространстве. Он не хочет удовлетворяться неизреченным подтверждением смысла, он хочет видеть его развернутым, таким, чтобы его можно было бы снова и снова брать и использовать, иметь непрерывный пространственно-временной континуум, который бы обеспечивал ему жизнь в каждой точке пространства и в любой момент времени.

Жизненный ритм чистого отношения, смена актуальности и латентности, в котором уменьшаются только сила нашего отношения и поэтому присутствие, но не изначальное присутствие, не может удовлетворить человеческое устремление к континууму. Человек стремится к развертыванию времени, к длительности. Так Бог становится объектом веры. Изначально вера дополняет во времени акты отношения; со временем она их замещает. На место постоянно обновляемого сущностного движения собирания и исхода заступает успокоение в Оно, в которое уверовали. «Уверенность, несмотря ни на что», характерная для бойца, который знает и удаление, и приближение Бога, уступает место полной уверенности человека, не упускающего своей выгоды, который верит в то, что существует некто Один, кто не допустит, чтобы с ним что-то случилось.

Жизненная структура чистого отношения, «одиночество» Я перед Ты, закон, согласно которому человек, насколько бы он ни вовлек мир во встречу, может выйти к Богу только как личность и в этом качестве встретиться с ним, не удовлетворяют тягу человека к непрерывности. Человек требует пространственного развертывания, требует действа, в котором община верующих объединяется со своим Богом. Так Бог становится объектом культа. Сначала культ дополняет акты отношения: живую молитву, непосредственное изъявление Ты он включает в пространственную взаимосвязь великой образной силы с чувственной жизнью, но постепенно и культ становится заменой; общая молитва перестает быть носителем личных молитв, она их вытесняет, и, так как сущностное деяние не допускает никаких правил, на его место заступает регламентированный молебен.