Я и Ты

Но по-настоящему чистое отношение можно достроить до пространственно-временного постоянства, если оно воплощается во всей материи жизни. Его невозможно сохранить, его можно лишь испытать, произвести, включить в жизнь. Человек может только тогда оправдать свое участие в отношении к Богу, когда он в соответствии со своими силами, по мере каждого дня претворяет Бога в действительность мира. Только в этом можно видеть гарантию непрерывности, гарантию континуума. Гарантия длительности заключается в том, что чистое отношение может исполниться, когда существа становятся Ты, исполниться в их возвышении до Ты, когда священное основное слово находит отклик у всех; так время человеческой жизни достигает полноты действительности, и, несмотря на то что отношение Оно невозможно и не должно преодолеть, человеческая жизнь настолько сильно проникается отношением, что получает в нем лучащееся, пронизанное светом постоянство; тогда моменты наивысшей встречи перестают быть молниями, сверкающими во мраке, они уподобляются восходящей на усыпанный звездами небосклон Луне; так осуществляется истинная гарантия пространственного постоянства, она заключается в том, что отношение людей к их подлинному Ты и радиусы, исходящие из всех точек Я, устремляются к центру, к Ты, и образуют круг. Не периферия, не община первичны, но радиусы, всеобщность отношения к центру. Именно эта всеобщность обеспечивает истинное существование общины.

Связность времени в измеряемой отношением священной жизни и связность пространства в объединенной в средоточии общине – только когда возникает и то и другое, и только до тех пор, пока это существует, вокруг невидимого алтаря присутствует человеческий космос, усвоенный в духе из мировой материи эона.

Встреча с Богом происходит у человека не для того, чтобы он был занят только Богом, но для того, чтобы он подтвердил существование смысла в мире. Всякое откровение есть призвание и послание. Но снова и снова человек вместо воплощения откровения в действительность обращается назад, к тому, кто дает откровение; человек хочет иметь дело не с миром, а с Богом. Но только теперь ему, обратившемуся вспять, уже не предстоит Ты, и он не может ничего иного, как включить Оно Бога в мир вещей, поверить, что он знает о Боге как о некоем Оно, и, соответственно, говорить о нем как об Оно. Подобно тому как человек, вожделеющий к своему Я, вместо того чтобы проживать нечто – свои восприятия, свои наклонности, – рефлексирует по поводу своего воспринимающего или склоняющегося к чему-либо Я и, таким образом, упускает истину происходящего; так же рефлексирует и безудержно стремящийся к Богу человек (впрочем, в его душе любовь к Богу вполне уживается с вожделением к своему Я), вместо того чтобы позволить дару проявить себя, сосредоточивается на дающем и в результате упускает и то и другое.

Для посланного Бог остается присутствовать в настоящем; тот, кто послан и отправляется в путь, всегда имеет перед собой Бога: чем вернее исполнение, тем сильнее и более постоянна близость; разумеется, он не может иметь дело с Богом, но он может стать его собеседником. Обращение вспять, наоборот, превращает Бога в предмет. Это обращение как мнимый возврат к первооснове на самом деле принадлежит к движению мира в сторону уклонения, так же как мнимое уклонение исполняющего послание на самом деле принадлежит к возвратному движению мира.

Ибо оба основных метакосмических движения мира – расширение внутри собственного бытия и возвращение к связности – находят свой наивысший человеческий образ, собственную духовную форму своей борьбы и примирения, смешения и разделения в истории отношений человека к Богу. В возвращении рождается на Земле слово, в расширении оно окукливается в религию, в новом возвращении оно возрождается заново окрыленным.

Здесь господствует не произвол, хотя временами движение к Оно заходит так далеко, что угрожает подавить и задушить новый исход к Ты.

Мощные откровения, на которые ссылаются религии, по существу идентичны тихим откровениям, которые постоянно раздаются повсюду и во все времена. Мощные откровения, стоящие в начале великих общностей, суть не что иное, как одно вечное откровение. Но откровение изливается в мир не через воспринимающих, как через воронку; откровение воздействует на воспринимающего, оно охватывает всю его стихию во всем его наличном бытии и сплавляется с ним. Так же и человек является «устами», именно устами, а не рупором – не инструментом, но органом, подчиненным собственным законам звучания органом, и его свойства придают звукам особые оттенки.