Я, Яромир Гулливер

Как то, спустя пару лет, Гоша позвонил Яромиру в его Центр, спросил о здоровье, рассказал и что жена однажды не вернулась. Пол года потребовалось на её розыск и развод. Сына забрал себе, мотоцикл оказался на хранении в многоэтажном гараже, пристроил его там по договоренности сбоку, в небольшом закутке коридора. За эти годы женился второй раз, родилась дочь, ждут вторую. Мотоцикл собирается продать.

Однажды после этого разговора Яромиру явился странный сон:

«Пачка «зеленых» сотенных в банковской упаковке — приватный подарок немецких коллег, издавна хранилась в старой резной шкатулке. Это десять тысяч, примерно семьсот тысяч наших. Гоша долго не торговался, хотя просил больше, машина того стоила. Отдал и шлем с телефонной блютуз гарнитурой и солнцезащитным забралом, кожаную куртку в заклепках и фирменные сапоги, только в таких можно было легко переключать передачи нижним рычагом. Договорились, что проведёт пару тренингов на специальной площадке. Гоша не догадывался, что этот его любимец понадобится новому владельцу лишь на один выезд.

Все это «подготовительное» время Яромир постоянно думал о той своей Эвридике, ждал хоть какой-то весточки. Просил в своих молитвах о милости, чуде, что могло бы легко отменить этот роковой, выбранный им, последний маршрут. Думал и о том, что кроме него никто так искренне не будет любить её, молиться о ее здоровье и благе. Хотя понимал, что «напросил» этого уже на сто ближайших лет, но если и к этим просьбам ТАМ окажутся так же безразличны, как и к его мольбам о возможности любить её в оставшиеся годы, то этот его рукотворный уход мало что изменит в её судьбе. Думал и о своих родных и новоявленных близких, они все наследники, этим наверняка утешатся, попользуются, сколько позволят обстоятельства, его Центром, именем, заслугами и наработками, бесплатной коммуналкой для родственников Почётных граждан города. У них всё будет хорошо. Что касается кармы, то и тут проблем, вроде, быть не должно. Никому не принёс беды, ничего не должен, в жизни сделал всё что смог. Всем, главное, себе всё доказал. Почти всю жизнь любил одну женщину, свою Эвридику, и не отказался от неё, не стёр из памяти, не предал свою любовь. Является ли этот его шаг грехом? Гораздо больший грех, думал он — от любви отказаться, сдаться, разве это было бы по-божески. Пусть все остаются при своём и будут счастливы. А её, он был уверен, дождется. Где-то в других мирах, и уже больше не расстанется. Его душа была уверенна в этом.»

Сон завершился тем, что ранним майским солнечным утром, таким же, как когда-то он впервые однажды увидел её в псковской командировке, облачившись поверх своей русской косоворотки в черную клепанную кожу, со счастливой улыбкой очутился он во дворе гаража. Вставил и повернул ключ в замке зажигания, наполнив двор низким бархатным, благородным рокотом. Не стал туго застегивать шлем, его потребуется снять и сбросить в километре от того поворота шоссе, где неподалёку через овраг располагалась трансформаторная будка с подходящей стеной. На том свободном участке трассы шоссе будет нетрудно разогнаться до 120–130 километров в час и этого вполне достаточно. Мысленно простился с ней, без обид, на любимых не обижаются. Поблагодарил за счастье, которым его всю жизнь наполнял её образ и за такую, казалось, невозможную возможность, пусть под конец жизни, вновь увидеться и объясниться с ней, без слов признаться в преданности «навек». Затем выжал рычаг сцепления, носком приподнял до щелчка педаль на первую передачу и не спеша подъехал к будке охраны. Заспанный дежурный выскочил, и то ли отдал честь, то ли приветственно улыбаясь махнул рукой. Шлагбаум плавно поднялся и «Харлей», будто понимая роковую неотвратимость предстоящего, со смиренным достоинством выкатился на улицу совершить свой последний, но самый важный в своей биографии рейс».

Этот фантастический сон надолго наполнил его тревожными раздумьями. Годами всплывал в памяти. Яромир, будто чувствуя приближение скорого финала, нагружал себя непосильной работой. Трудился круглосуточно, из последних сил. Буквально «на флажке» своей жизненной партии разгадал рассыпанный на восковые осколки текст с разрушенной церы, найденной археологами в очередном раскопе слоев древнего города. Может, хотел посвятить и этот свой труд той, не вышедшей за ним из Тартара, Эвридике.