Я, Яромир Гулливер

Уже новый царь Фёдор Алексеевич, вызволив Никона из ссылки, невольно обрезал себе все пути в прошлое, к родным заповедям, а для Руси духовной — дорогу к миру. Всяким противникам церковных реформ объявлялась суровая война. Вначале казалось, что народ, занятый тяжкими трудами по добыванию хлеба насущного, не примет вызова и с готовностью склонит повинную голову. Но такое странное свойство русского человека, что коли крепко прижимать его, сдирать с него, не спросясь, вековечную шкуру, то он замыкается в себе с затаённой ухмылкой на лице, и всякое новшество тогда, затеянное властями без совета с народом, постепенно уходит в песок, оставляя по себе на поверхности жизни лишь пену, плесень и жалкое уродство задуманного. Покойный Алексей Михайлович, казалось, еще крепко стоял ногами в прошлом, и все домашние мысли его, прочувствованные религиозной душой, были круто замешаны на почве сомнений, тягостных раздумий и колебаний. Полистьев понимал, чтобы поднять Русь на дыбы и встретить её под дых рогатиной, нужен был молодой отвязный задор, крепкое здоровье, презрение к предкам, нахальство и неуёмная гордыня. Сын Алексея Фёдор был молод и умён, но не крепко здоров. Он, воспитанный Симеоном Полоцким, уже не скорбел по старому, не гордился прошлым великой земли. Фёдор Алексеевич сделал новый шаг к Западу, а за его спиной печальная Русь стала готовить костры самосожжения, собираться к страстям и выискивать меж собой великомученников, уже слыша за спиной неумолимую поступь антихриста, как впоследствии в своём романе определил Петра I Дмитрий Мережковский.

Эта драма страны, её народа глубоко ранила Яромира, сформировала непримиримое отношение к бездушным, сменяющимся как образы калейдоскопа, властным организмам, их жестоким вневременным пассажам. Извинений и покаяний за содеянное он ни от кого не услышал, их не дождался никто, да их и быть не могло. Надменность и спесь не каются, нет такого свойства. Понятно его отношение к церкви как институту. Кроме висевшей на стене Центра небольшой материнской иконы Богородицы, он не был замечен на службах, в явных молениях. Свою душу он стойко сберегал сам. Она светилась, и все близкие, порой отчаявшись, тянулись к нему как к Посвящённому, старались внимать и равняться, ощущая тепло божественной поддержки, да ангельские наставления.

8. Межстоличная провинция на грани 19–20 веков. Канун третьей Гражданской

Зацвела майская сирень, её куртины покрылись благоуханными гроздями некого божественного дара. Дворище наполнилось истомой тепла и ожидания счастья. В эти сиреневые дни будто из глубин души Яромира всегда всплывало ожидание чуда. С годами это чувство не исчезало, приобретая всё новые оттенки. Ожидание чуда не покидало его и в обычные дни, в эти же, казалось, — чудо вот-вот явится, внезапно и без стука. Надежды на возвращение Ольги у Полистьева не исчезали, казалось, она могла бы открыть его дверь в любую минуту. Он желал этого, вспомнил, что прошло ровно девять лет как она впервые нашла его здесь.