Я — ярость

Теперь на ногах остались только Челси и Дэвид. Она все еще в костюме Девицы из Флориды, на глазах чернеет тушь, а халат расстегнут. По крайней мере, сегодня ее одели в футболку, а не в обтягивающую майку с глубоким декольте. На Дэвиде — рубашка с Девицей из Флориды, свисающая так сильно, что она пялится в собственное лицо. Он потерял в весе, но менее опасным не стал — в конце концов, у него пистолет. Старая Челси съежилась бы, склонилась перед ним и спросила, все ли у него в порядке, что ему нужно. Старая Челси сделала бы вид, что ей не все равно.

Но та Челси канула в Лету.

— Чего ты хочешь? — ровным голосом спрашивает она.

Он фыркает и качает головой, будто она маленький ребенок, который упорно продолжает писать букву «Е» задом наперед.

— Чего я хочу? Издеваешься? Я хочу повернуть время вспять на три месяца и забыть, каково это — гадить в общественном туалете в окружении преступников, после того как сожрал просрочку, купленную на бюджетные деньги. Хочу, чтоб моя жена не предавала меня, не разрушала нашу жизнь и семью.

Как мелодраматично.

Разумеется, как обычно, все только про него.

— Этого я не могу изменить, Дэвид. Я спрашиваю, чего ты хочешь прямо сейчас. Что тебе нужно, чтоб ты оставил нас в покое?

Глаза у Дэвида вылезают из орбит.

— Оставить тебя в покое?! — Он брызжет слюной и угрожающе надвигается сверху, направив ей в голову пистолет, как в плохих фильмах про бандитов из девяностых. — Сука, я не хочу оставлять тебя в покое! Я хочу, чтоб ты, блядь, извинилась!

Она оглядывается на девочек, чтоб напомнить ему, что надо бы следить за речью. Бруклин сидит на коленях у Эллы, и глаза у нее большие, как у диснеевской принцессы (к которым она себя и причисляет). Через затемненные окна автобуса Челси не видит ничего утешительного или полезного: никто не идет сюда, даже охранник скрылся из виду. И Индиго на переднем сиденье нет.

— Ищешь помощи? Не повезло тебе, — он ухмыляется. — Я запер девчонку в ванной без телефона.

Когда он улыбается…

Боже, Челси все еще пробивает дрожь от этой улыбки.

Подумать только, это… эта часть… она всегда была внутри Дэвида, а Челси так спокойно пригласила его в свою жизнь. Было ужасно думать о том, как она понемногу отказывалась от всего ради него, но Челси никогда не считала, что под маской требовательности, жестокости, грубости скрывается такое чудовище. Она-то считала Дэвида просто черствым, эгоцентричным, равнодушным. В лучшем случае — эмоционально отстраненным, в худшем — откровенно самовлюбленным.

Теперь оказывается, что он хладнокровный психопат.

Что ж, это многое меняет.

Слезы, мольбы, эмоции — не помогут.

Потому что если мужчина наставляет заряженный пистолет на своих собственных детей, то его уже невозможно переубедить.

Сознание Челси истончается, будто она животное, попавшее в загон и пытающееся выбраться оттуда. Все ее внимание приковано к Дэвиду.

— Итак, — говорит он, как будто готовясь произнести речь в духе злодея (наверное, для него это воспринимается как монолог героя). — Я собираюсь убрать это, чтоб мы могли просто поговорить.

То, как он выделяет последние слова, подразумевает, что Челси не должна вести разговоров, а просто добавлять «да, Дэвид» и «прости, Дэвид», когда это будет уместно. Он с самодовольной, идиотской ухмылкой поднимает пистолет, а потом кладет его на стойку, к которой прислоняется, — никому из женщин туда не дотянуться.

— Я думаю, что… — начинает он.

Но Челси услышала уже достаточно.

Она бросается на него.

56.

Элла смотрит, застыв как статуя, и так сильно сжимает руки Бруклин, что та, наверное, взвизгнула бы, если бы все их внимание не было приковано к происходящему. Их отец явно сошел с ума, и если мама не будет осторожна, то погубит их всех.

Потому что ясно одно: мама сильно изменилась.

Она больше не ведет себя кротко и смирно в присутствии отца, не горбится и не пытается извиняться. Она уже не та женщина, которая пыталась сделать себя меньше.

Мама выглядит… скучающей.

Не впечатленной.

Как змея, которая готовится нанести удар.

Бедро приподнято, руки расслаблены и открыты, и она просто смотрит, как папа с важным видом расхаживает по автобусу. Каждый раз, когда пистолет направляется в их сторону, Элла прижимает к себе Бруклин и обвивается вокруг нее. Ей совсем не хочется умирать, но это инстинкт: защитить сестру несмотря ни на что.

Если отец направит пистолет на Бруклин, маленькую пятилетнюю девочку, которую уж точно ни в чем нельзя обвинить, — им конец. И Элла уже знает, что он не прочь причинить боль ей, старшей, непокорной, угрюмой и более раздражающей сестре. Он уже делал это раньше, и тогда Элла видела в его глазах… желание.

Он хочет заткнуть ее и сейчас вполне способен сделать это.

Войдя в автобус, он не бросился к дочерям. Он продемонстрировал пистолет девушке на переднем сиденье, потом разбил ее телефон и затолкал в ванную, пообещав пристрелить, если она издаст хоть один звук. А потом, все еще держа пистолет в руке, он посмотрел на Эллу.