Я иду искать

Ру протиснулась мимо меня, всем своим видом выражая возмущение этой безвкусицей.

— Унылое существование мы влачим, — сказала она беззаботно, но её взгляд был настороженным.

— Тебе придётся подойти к стойке, чтобы сделать заказ. Официантов тут нет.

Она закатила глаза, подала бармену знак приблизиться. Двадцать лет назад этот парень был таким же лохматым студентом, как те, кого он теперь обслуживал. Он был слишком стар, чтобы тут работать — выжженные солнцем кудряшки поредели у лба, загорелая кожа покрылась морщинами.

— Что она заказала? — спросила Ру.

— Джин-тоник, — ответил он.

Она подняла два пальца, показывая знак мира, и он кивнул. Она повернулась ко мне. Мы сидели очень близко, слишком близко, чтобы нам было удобно. Наши колени не соприкасались, но я чувствовала исходивший от неё жар.

— Как ты? — спросила я.

— Нормально, — если она чувствовала неловкость, благодарность, что угодно, по ней было незаметно.

— Ничего не болит? Голова не кружится?

— Нет, я не страдаю кессонной болезнью, — перебила она. — Никаких симптомов у меня нет, но я всё равно попросила Луку отвезти меня в больницу. Мы проторчали там весь день в компании торчка и самого мерзкого ребёнка в мире. Он что-то сломал и орал как бешеный. Так себе больница. Я думала, вряд ли сегодня окажусь в более паршивом месте. Но смотри-ка, оказалась.

Как бы подтверждая её слова, лохматые парни запустили старый игровой автомат с девчонками из Плейбоя. Он запищал, загудел, загорелись заячьи ушки и хвостики.

— Я думала, самое паршивое место для тебя сегодня — дно океана, — заметила я, но она не ответила. — Тебе повезло, что ты сейчас не в гипербарокамере.

Или в морге, подумала я, но вслух не сказала.

— У меня восемнадцать процентов телесного жира, пульс в состоянии покоя — меньше шестидесяти, и воду я поглощаю как сука, — заявила она, не желая верить в счастливый случай. Она хотела добавить что-то ещё, но явился властелин бара с нашими напитками.

— Спасибо, — сказала я. Ру дождалась, когда он уйдёт, прежде чем продолжить разговор.

— Ты думаешь, я тут поэтому? Чтобы ты могла убедиться, что я не сдохла? Очень мило, — её голос сочился иронией. Сделав большой глоток, она скорчила гримасу.

— Что это? Что за джин ты заказала?

— Самый обыкновенный.

— Господи, на вкус как лизоль, — это не помешало ей залпом осушить половину стакана, и я поняла, что она далеко не так невозмутима, как хочет показать.

— Зачем ты туда полезла? — спросила я.

Она запрокинула голову вверх, будто ответ был написан на потолке.

— Терпеть не могу ругаться с Лукой. Мы с Марком заглянули в эту дыру, и я увидела на полу что-то блестящее. Маленький медный диск. Я подумала, может, это компас? Или старинные карманные часы? Я хотела составить вам компанию, но всё ещё злилась на Луку и знала, что он тоже злится. И я подумала — что, если я туда залезу и притащу ему этот компас?

Я поджала губы. Нельзя присваивать себе сокровища с кораблей. Дайверы либо не трогали их, чтобы и другие могли полюбоваться, или, если они не были надёжно закреплены и их могло смыть, относили в музеи. Но по сравнению с тем, что ещё совершила Ру, кража артефакта вообще не имела значения.

— Я подумала — слазить туда легче лёгкого. Не заметила сетку на потолке, — она умолкла, и я ждала, пристально глядя на неё. Она должна была извиниться. Должна была меня поблагодарить. Наконец она сказала: — Ну чего? Чего ты ждёшь? Иди в задницу, Эми. Ты просто выполняла свою работу. Я рада, что осталась жива. За это спасибо. Мне повезло, и я ещё здесь. А тебе не повезло, и для тебя ничего не изменилось.

— Кроме одного. Я решила тебе не платить, — сказала я легко и спокойно.

Мы ещё несколько секунд смотрели друг на друга, потом она опрокинула в себя остатки джина и спросила:

— Где твой телефон?

Я отдала ей мобильник. Он и так был выключен.

Она сунула его в карман, поднялась, схватила мой нетронутый стакан.

— Пошли в дамскую комнату.

Прежде чем я ответила, она уже направилась к туалетам. Пришлось подняться и пойти за ней. Она поставила мой напиток на столик, прошла в кабинку. Я тоже.

В туалете была плитка цвета авокадо и граффити в несколько слоёв на каждом миллиметре покосившихся дверей. Она встала у щербатых раковин, раскрыла руки. Я невозмутимо подошла к ней. Я держала в руках её тело, перекошенное судорогой, перепуганное. Я освободила его, вынесла на свежий воздух, не отпускала, пока не приплыла лодка. Это тело было полностью в моей власти, и мне было уже неважно, что теперь сделают её руки.

Как и в прошлый раз, сначала она, не торопясь, провела руками по моим волосам сверху вниз. Из неё посыпались слова, торопливые, резкие, и я чувствовала, как в ней вскипает ярость.