Совершенно окоченелыйв полушерстяных галифе,совершенно обледенелый,сдуру выскочившийна январь налегке,неумелый, ополоумелый,на полуторке, в кузове,сутки я пролежал,и покрыл меня иней.Я сначала дрожал,а потом — не дрожал:ломкий, звонкий и синий.Двадцать было тогда мне,пускай с небольшим.И с тех пор тридцать с лишкомпривыкаю к невеселым мыслишкам,что пришли в эти градусыв сорок,пускай с небольшим.Между прочим, все этослучилось на передовой.До противника — два километра.Кое-где полтора километра.Но от резкого и ледовитого ветра,от неясности, кто ты, —замерзший или живой,даже та, небывалая в мире войнаотступила пред тем,небывалым на свете морозом.Ну и времечко было!Эпоха была!Времена!Наконец мы доехали.Ликом курносымпосветило нам солнышко.Переваливаясь через борти вываливаясь из машины,я был бортом проезжей машины —сантиметра на четверть —едва не растерт.Ну и времечко было!Эпоха была!Времена!Впрочем, было ли что-нибудьлучше и выше,чем то правое дело,справедливое наше,чем Великая Отечественная война?Даже в голову нам быприйти не моглопредпочесть или выбратьиное, другое —не метели крыло,что по свету мело,не мороз,нас давившийтяжелой рукою.
Госпиталь
Еще скребут по сердцу «мессера»,Еще вот здесь безумствуют стрелки,Еще в ушах работает «ура»,Русское «ура-рарара-рарара!» —На двадцать слогов строки.Здесь ставший клубом бывший сельский храм —Лежим под диаграммами труда,Но прелым богом пахнет по углам —Попа бы деревенского сюда!Крепка анафема, хоть вера не тверда.Попишку бы лядащего сюда!Какие фрески светятся в углу!Здесь рай поет! Здесь ад ревмя ревет!На глиняном истоптанном полуЛежит диавол, раненный в живот.Под фресками в нетопленом углуЛежит подбитый унтер на полу.Напротив, на приземистом топчане,Кончается молоденький комбат.На гимнастерке ордена горят.Он. Нарушает. Молчанье.Кричит! (Шепотом — как мертвые кричат.)Он требует, как офицер, как русский,Как человек, чтоб в этот крайний часЗеленый, рыжий, ржавый унтер прусскийНе помирал меж нас!Он гладит, гладит, гладит ордена,Оглаживает, гладит гимнастеркуИ плачет, плачет, плачет горько,Что эта просьба не соблюдена.А в двух шагах, в нетопленом углу,Лежит подбитый унтер на полу.И санитар его, покорного,Уносит прочь, в какой-то дальний зал,Чтоб он своею смертью чернойКомбата светлой смерти не смущал.И снова ниспадает тишина.И новобранца наставляют воины:— Так вот оно, какая здесь война!Тебе, видать, не нравится она —Попробуй перевоевать по-своему!