Я доверял, но проверял,как партия учила,я ковырял, кто привирал,кто лживый был мужчина.Но в первый раз я верил всем,в долг и на слово верил.И резал сразу. Раз по семья перед тем не мерил.В эпоху общего вранья,влюбленности во фразуя был доверчив. В общем, яне прогадал ни разу.
«У беспричинной радости…»
У беспричинной радостипричин не сосчитать —к примеру, хоть бы радуга,ее цвета и стать,к примеру, туч ораваи облаков полотна,закат совсем кровавый,рассвет совсем холодный —и душу душем счастьяокатывает вдруг:ты каждой малой частьювсему на свете друг.И никакой причиныне надо, кроме той,что, вот, рассвет пречистыйс холодной прямотой,что, вот, закат горячийи теплый, как слеза,и я, глаза не пряча,гляжу ему в глаза.
«Криво, косо, в полосочку, в клетку…»
Криво, косо, в полосочку, в клетку.Трудно жить и дышать тяжело,а потом хоть редко, да метко,а потом пошло, повело.То ли ветром подуло попутным,то ли крови сменился состав,чем-то личным, глубоким, подспуднымопоздания твои наверстав.То ли так, то ли, может быть, эдак,то ли эдак, а может быть, так.Словно скиф, словно яростный предок,скачешь в топоте конных атак.Я беду обойду! Неудачуя оставлю легко за спиной.Я решаю любую задачу,что мне лично поставлена мной.Отрицая, не признаваясамую возможность судьбы,верстовые столбы задевая,временами сшибая столбы,мчу. Размотанная, как проволока,косоватая кривизнавысока, как небесное облако,и натянута, как струна.
Двадцатый век
В девятнадцатом я родился,но не веке — просто году.А учился и утвердился,через счастье прошел и бедувсе в двадцатом, конечно, веке(а в году — я был слишком мал).В этом веке все мои вехи,все, что выстроил я и сломал.Век двадцатый! Моя ракета,та, что медленно мчит меня,человека и поэта,по орбите каждого дня!Век двадцатый! Моя деревня!За околицу — не перейду.Лес, в котором мы все деревья,с ним я буду мыкать беду.Век двадцатый! Рабочее место!Мой станок! Мой письменный стол!Мни меня! Я твое тесто!Бей меня! Я твой стон.