Я историю излагаю... Книга стихотворений

Покуда над стихами плачут,
Пока в газетах их порочат,
Пока их в дальний ящик прячут,
Покуда в лагеря их прочат, —

До той поры не оскудело,

Не отзвенело наше дело.
Оно, как Польша, не засинело,
Хоть выдержало три раздела.

Для тех, кто до сравнений лаком,

Я точности не знаю большей,
Чем русский стих сравнить с поляком,
Поэзию родную — с Польшей.

Еще вчера она бежала,

Заламывая руки в страхе,
Еще вчера она лежала
Почти что на десятой плахе.

И вот она романы крутит

И наглым хохотом хохочет.
А то, что было,
То, что будет, —
Про это знать она не хочет.

«Все правила — неправильны…»

Все правила — неправильны,
законы — незаконны,
пока в стихи не вправлены
и в ямбы — не закованы.

Период станет эрой,

столетие — веком будет,
когда его поэмой
прославят и рассудят.

Пока на лист не ляжет

«Добро!» поэта,
пока поэт не скажет,
что он — за это,
до этих пор — не кончен спор.

Читательские оценки

Прощая неграмотность и нахрап,
читатель на трусость, как на крап
на картах в разгар преферанса,
указывать нам старался.

Он только трусости не прощал

и это на книгах возмещал:
кто мирностью козыряли,
прочно на полках застряли.

Забыв, как сам он спины гнул,

читатель нас за язык тянул,
законопослушными брезгал
и аплодировал резким.

Хотя раздражала многих из нас

читательская погонялка,
хотя от нажима рассерженных масс
себя становилось жалко,—
но этот повышенный интерес
сработал на литературный процесс.

«Начинается длинная, как мировая война…»

Начинается длинная, как мировая война,
начинается гордая, как лебединая стая,
начинается темная, словно кхмерские письмена,
как письмо от родителей, ясная и простая
деятельность.

В школе это не учат,

в книгах об этом не пишут,
этим только мучат,
этим только дышат:
стихами.

Гул, возникший в двенадцать и даже

      в одиннадцать лет,
не стихает, не смолкает, не умолкает.
Ты — актер. На тебя взят бессрочный билет.
Публика целую жизнь не отпускает
со сцены.

Ты — строитель. Ты выстроишь — люди живут

и клянут, обнаружив твои недоделки.
Ты — шарманщик. Из окон тебя позовут,
и крути и крутись, словно рыжая белка
в колесе.

Из профессии этой, как с должности

      председателя КГБ,
много десятилетий не уходили живыми.
Ты — труба. И судьба исполняет свое на тебе.
На важнейших событиях ты ставишь фамилию, имя,
а потом тебя забывают.

«Народ за спиной художника…»

Народ за спиной художника
И за спиной Ботвинника,
Громящего осторожненько
Талантливого противника.
Народ,
   за спиной мастера
Нетерпеливо дышащий,
Но каждое слово
   внимательно
Слушающий
   и слышащий,
Побудь с моими стихами,
Постой хоть час со мною,
Дай мне твое дыханье
Почувствовать за спиною.

Обои