Я из огненной деревни

Приезжаю я в Октябрь, это зимой, в три часа. Уже через два часа будет темно. Моя тётка, как увидела, что я обгорела и ранена, да моего мужика поглядела:

– О, господи, говорит, куда ты мне его привезла. Это же ты привезла мне, чтоб мою семью уничтожить. Немцы увидят и скажут, что партизана прячем…

Темнеет… Ей же богу, чтоб я не встала!.. Темнеет, а она говорит: «Иди!..»

Вопрос: – Она ваша тётка?

– Родная тётка, мамина сестра. Во люди как напуганы!..

Я говорю ей:

– Тётка, дайте мне платок вязаный, у меня ж из одеяла косыночка, разорвала на две, холодно. Я, говорю, доберусь куда-нибудь…

– А куда ты доберешься? Немцы тебя сразу же уничтожат. Куда ты с этим раненым доберёшься? Ты вот езжай в лес, а то через него ты и людей погубишь…

Поехала я в лес. Еду, а куда – не знаю. Надоело уже. Думаю: «Хоть бы какой конец уже!..» И силы нема. Была я беременная, два месяца до родов было. И такая обгоревши… Еду я, еду… Да, меня предупредили в Октябре, что в Рабкор не заезжай. Езжай лесом, кругом, а там казарма в лесу, путевые живут, рабочие. Пять семей, туды езжай на ночь… А в Рабкоре немцы стояли. То было расстояние от казармы… три километра было, а может, и не было. Везу его санками, а он кидается, бедный, бредит, в горячке говорит. Доехала я это до казармы, вхожу – стоит на крыльце женщина.

– А моя ж ты, говорит, золотая женщинка! Не заезжай сюда, потому что наших мужчин уже побрали в подводы. Вчера, говорит, немцы побрали мужчин с подводами и сказали: «Если у вас, это, кто появится… Снежок чистый, и если тропиночка будет, дак это, говорят, у вас партизаны были. И вы их кормите. Чтоб ни следочка!» – и говорит та женщина ещё: – Они вот, немцы, только что поехали, на засаду поехали. У нас тут между Дёменками и Рабкором тёмный есть такой лес… Ну, дак на тебе, говорит, спички, и вот так езжай. Там гумно, и там разведёшь огонь. Открыто не разводи, а то, говорит, немцы поехали туда, на засаду в Тёмное.

Ну, я уже взяла эти спички, ехала, ехала… Уморилась, господи! – нигде мне не давали передохнуть… Тогда снег большой, большой был, и держало по верху, по сарачу[18]. Стоит ёлка. Я туда спустилась – под той ёлкой снегу нема, снизу они сухие, ветки, наломала я веток и уже развела огонь. И сижу. Что меня уже встретит – то и слава богу. Не боялись смерти, нисколечко. Я уже думала, что всех подряд уничтожают, на всей земле. Уже и не боялись…»

«Я думала, что всех подряд уничтожают», «Я уже не боялась смерти» – обратите внимание на эти слова. Слова такие не раз будут звучать в рассказах многих, и они многое объясняют. Человек, видя такое, начинает думать, что уже всюду, «на всём свете» так…

«Я сижу, ожидаю, уже немного и подремала.

А ему я в ногах огня разложила. А он весь холодный… Знаете, и живой, а весь вот так дубом подымается. Все потому, наверно, что, это, кровь вышла. Весь задубел, как надо согнуть, дак он – как деревянный…

Ну, это, сижу, а потом слышу шорох. Гляжу я: в белой простыни с винтовкой кто-то идёт ко мне. Подошёл так недалеко, к самому огню не идёт. Спрашивает:

– Кто такой?

Ну, мне уже пришло в чувство, что по-русски говорит, а отозваться я не отозвалась: прямо отняло у меня язык. А я хочу подняться, а не подымусь. Он подошёл, говорит:

– Женщина, вот уже рядом гумно.

А в гумне этом были партизаны. Он подошёл, тот партизан ко мне, взял мои санки. Сказал, что гумно уже вот рядом, что будем вместе. Притянул меня туда, дали мне мисочку, растопила я снегу, немного пропиталась. Есть-то ничего не ела, у меня уже засохло. «Ну, – думаю, – слава богу, что я уже к людям прибилась».

Ну, тут их командир дал команду собираться. И я хотела саночки прицепить к возу. Не разрешил тот командир, говорит:

– Нельзя. Мы поедем в разведку, узнаем, где удобное место на день, и тогда приедем, обогреемся и поедем вместе. А с нами теперь нельзя, отдыхай.

Я и подумала: «Я так уморилась… Если они приедут, дак чего ж мне? Я отдохну за это время».

Говорит:

– Не туши огня, огонь пускай горит.

Огонь большой, большой!.. Эти поехали партизаны, а меня, дорогие, страх такой взял!.. Отъехали они метров тридцать, а я стала эти головешки выкидывать из гумна. Повыкидывала, повыкидывала… Этот дым идёт с головешек. Весь огонь этот затоптала. Снегу мисочкой наносила, затоптала огонь, в уголке села на санках возле него и сижу себе смело, уже не боюсь. Этак, может, час просидела. Факт тот, что скоро и день был. Слышу: говорят… Думаю: «Ну вот, зря я огонь разбросала, потушила. Едут уже мои друзья».

Подъезжают верхом и на лыжах. Немцы!.. И головешки эти подкидывают ногами. Дым идёт… Честное слово, не встать мне вот!.. Подкидывают эти головешки, гергечут, гергечут. Глядят, куда след, и этим следом, тёплыми следами – за партизанами!..

Господи, а уже Октябрь горит!.. Когда я выехала из Октября, в ту же минуту немцы – туда!..»

Вольга Минич дальше потянула свои саночки, и мы с нею ещё встретимся у других деревень, в другом лесу…