Я хочу ребёнка

В детстве, если я ушибла коленку на улице, я всегда бежала к папе, чтобы он подул на неё и пожалел меня. Как же мне хотелось сейчас точно так же пожаловаться ему, похныкать, чтобы папа, самый большой и самый сильный, мой всемогущий папа просто подул, и всё бы прошло. А ведь в детстве я верила, что папа может вылечить своим волшебным «дувом» что угодно.

К концу года стало понятно, что лечение не оказывает никакого эффекта. Дима раздобыл через Аню контакт какого-то жутко именитого профессора в Израиле, который специализируется именно на этой проблеме, и мы были немного на подъеме: все-таки Новый год, в начале января поездка в Израиль, Мертвое море и новая надежда. Там вообще очень хорошая медицина, а профессор, который двадцать лет занимается только медленными сперматозоидами, заранее внушал большое уважение. Мы повторяли друг другу этот довод десятки раз, так, что слова обрели буквально чугунный вес, и наша хрупкая надежда выросла в крепкую уверенность, что израильский профессор нам поможет.

Но в моих отношениях с Димой что-то неуловимо поменялось: исчезло доверие что ли. Я не могла выкинуть из головы тот факт, что Дима, нет, не соврал, но не сказал мне всей правды. Ведь сокрытие информации – это же разновидность лжи? Я постоянно крутила и крутила это в голове…

Новый год мы отмечали, в Барвихе, по-семейному, без накуренных клубов, которые так любил Глеб, без экстравагантных нарядов и даже без коктейлей. Елена Алексеевна любила, чтобы всё было «простенько, но со вкусом», поэтому, как только стемнело, она достала специально заготовленную бутылку «Вдовы Клико». Странно, но Димину маму, эту милую женщину, я почему-то немного побаивалась.

«Вдова» была традицией: женщины готовили на кухне, обсуждая свои женские темы под бокал шампанского, мужчины «доделывали дела». Дела, которые нужно срочно доделать, конечно же, придумывала Елена Алексеевна, и среди них был обязательный вынос мусора. На мой взгляд, это очень символично: входить в новый год, избавившись от старого хлама. И поэтому всю неделю Елена Алексеевна старательно сортировала по пакетам одежду, которую нужно было отнести к церкви; действительно старые, но неплохо сохранившиеся вещи вроде бра ещё советского производства и отслуживших сотовых (их отправляли какому-то Кузьмичу, собиравшему у себя в гараже музей); и, как она выражалась, истинный хлам, по которому «плачет помойка». Собственно, на помойку мужчины и ушли.

– Угощайтесь, девочки, – свекровь принесла тарелку с фруктами и сыром, и, поскольку места на столе уже не было, водрузила её поверх конфетницы.

Я опасалась, что разговор зайдёт на тему детей, и не зря. Наташа, со свойственной ей простотой, спросила, когда же мы собираемся «обзавестись потомством». Но Елена Алексеевна тут же попросила её принести из кладовки какую-то банку. Наташа посмотрела, как мне показалось, со злостью, но подчинилась, ничего не сказав.

– Ах, не найдёт, – всплеснула руками Елена Алексеевна, – там на стульчик нужно становиться, не увидит, – и она выбежала вслед за Наташей.

Так тема наших с Димой детей была исчерпана и больше не поднималась, и мои болевые точки больше никто не трогал. Наташины же дети то танцевали под новогодние песенки, то шумно декламировали стихи, выпрашивая у деда «мадалинку», то надевали маски и бегали вокруг ёлки. Я налегала на «вдову» и всё было очень даже неплохо.

Под бой курантов я буквально молилась: хочу ребенка, я хочу ребенка, я хочу забеременеть от Димы, ребенок от Димы, мы с мужем хотим ребенка. Не то, чтобы я очень верила в магическое исполнение желаний, но Новый год ведь такое время, понимаете… А вдруг? А вдруг для этой долгожданной беременности мне не хватает такой малости: загадать желание под бой Курантов? Если бы кто-нибудь сказал мне, что я чересчур вовлечена в процесс зачатия, и этот процесс меня поглотил, я бы, наверное, его покусала.

После криков и гимна, в таинственном мерцании свечей, под звон хрусталя и запах мандаринов, на секунду мне показалось, что у нас обязательно все получится. Я быстро опьянела от шампанского, мне не хотелось закусывать, чтобы не лишиться этой прекрасной, волшебной уверенности в том, что все будет хорошо. Так соблазнительно бы было остаться в этом состоянии навсегда! Хотелось улыбаться, хотелось жить, я верила, что все действительно будет хорошо.

Я практически ничего не ела: не хотелось. Традиционный «Оливье» прошёл мимо меня. Я соблазнилась только на тарталетки с икрой и какой-то хитрый козий сыр. Елена Алексеевна, положила мне салат с креветками, и он великолепно сочетался с шампанским и моим настроением. Правда, глядя на креветку, я на секунду вспомнила рокового лангуста.

В начале второго пришел черед обмениваться подарками. С загадочной улыбкой Дима протянул мне коробочку. На бархатной подушечке возлежали две великолепные сережки, искрившиеся как морозное небо, полное звезд.

– Какая прелесть, – только и могла выдохнуть я…

– Платина, пятьдесят четыре бриллианта, 0,19 карата, – с гордостью пояснил Дима.