Ну, хорошо, раз ты за справедливость, что же ты тогда не сказала, что у тебя по папиной линии и бабка, и дед от онкологии умерли, не дожив до шестидесяти? – язвительно заметил внутренний голос. Если ты вся такая честная, что же ты его не предупредила до свадьбы, что ты к гинекологу раз в год таскаешься, потому что у бабки был рак яичников, и ты теперь боишься до чёртиков?
Он боялся сказать, а я боялась вообще заводить разговор на эту тему. Я полгода бегала на УЗИ и высчитывала овуляцию, но ничего не говорила Диме об этом. Мне было страшно, что я не могу забеременеть, потому что у меня от бабушки передалась склонность к образованию кист в яичниках, которые могут переродиться в злокачественную опухоль. Мне было страшно, но я не отправила его на спермограмму, даже не подумала, что дело может быть не во мне. Я почувствовала себя полной дурой.
– Понятно, – сказала я, хотя было абсолютно непонятно, что теперь с этим делать.
– Послушай, я понимаю, что дело во мне. Если ты решишь, что… Ну, если ты решишь уйти, я тебя пойму.
Я дернулась, будто меня кто-то ужалил. Такая мысль не приходила мне в голову. Наверное, мой взгляд был очень красноречив, потому что Дима тут же заторопился извиниться.
– Нет, ты не подумай ничего такого, пожалуйста, просто я понимаю, что ты хочешь ребёнка, а я… я не могу тебе дать того, что должен. Но я очень не хотел бы тебя потерять и я надеюсь, что ты меня не бросишь.
– Не брошу, – я подошла, обняла его и зарыдала.
* * *
Владислав Аркадьевич сегодня был, как мне показалось, не в настроении, той доверительной атмосферы, как в первые сеансы уже не было, а было почему-то какое-то раздражение, неосязаемо витавшее в воздухе. Он дважды уже меня перебивал, и от этого я сбивалась с мысли и забывала, о чём хотела сказать.
– Значит, вас это не расстроило?
– Немного расстроило, наверное, – я не понимала, зачем мы мусолим вчерашний разговор вместо того, чтобы говорить на действительно важные темы.
– Так наверное или всё-таки расстроило?
– Я не знаю.
Он тяжело вздохнул, и я поняла, что сейчас будет лекция. Одну такую я уже выслушала в прошлый раз на тему мужских функций, которые я якобы на себя беру. По его мнению, все женщины, испытывающие проблемы с беременностью страдают от отсутствия идентичности с собственной матерью. Ну, может быть, не все, но большинство. И вот это отрицание «своей женской роли и своих женских функций», отождествление себя с отцом, и приводят к бесплодию. Это было лейтмотивом двух наших последних встреч, но в этот раз я ошиблась.
– Понимаете ли, Ксюша, вы не даёте себе чувствовать. Вы вообще очень часто употребляете глагол «думать» там, где уместнее было бы сказать «чувствовать». Я несколько раз вам задал вопрос, и вы так и не смогли на него чётко ответить. Вы хотите ребёнка, но у вас с мужем не получается. Вы сдаёте анализы, записываетесь на приём к психоаналитику, а потом выясняется, что у вашего мужа есть проблема, из-за которой у вашей пары не получается зачать. Вполне естественно в такой ситуации разозлиться, ведь ваш супруг мог бы сказать об этом раньше, или расстроиться, так как это означает, что вам обоим, скорее всего, придётся обращаться за медицинской помощью.
– Так я и разозлилась сначала, а потом расстроилась.
– Воот! А до этого вы не могли сформулировать свои чувства, Вы отвечали уклончиво: наверное, я расстроилась, но это не точно.
– И что мне делать? – теперь уже я чувствовала раздражение.
– Пережить это. Мы живём в эпоху культа наслаждений. В современной Москве испытывать негативные эмоции, да и вообще любые эмоции, просто стыдно. А вы разрешите себе переживать. Боль, стыд, гнев, раздражение – это всё то, что в вашей ситуации испытывать вполне уместно. Это нормально. В конце концов, мы все живые люди.
– Ну вот раздражение я как раз сейчас испытываю.
– Отлично!
– Потому что мне кажется, – завелась и не унималась я, – что я трачу здесь время впустую. Теперь мы выяснили, что проблема не во мне, а в Диме.
– А-я-я-я-яй. А вы уверены?
Я посмотрела на него ошарашено. С чего бы это мне сомневаться? Вряд ли Дима подделал результаты анализа, да и зачем это ему?
– Скажите, пожалуйста, Ксюша, а у вашего первого мужа есть дети? – голос у Владислава Аркадьевича стал вкрадчивым, и я почувствовала подвох.
– Я не знаю. Нет, кажется. А при чём тут он?
– А у ваших других бывших мужчин есть дети?
По спине побежал отвратительных холодок. Я, кажется, поняла, к чему он вёл: у меня было не очень много мужчин, но, в самом деле, был один до ужаса боявшийся внеплановой беременности. Он на полном серьёзе натягивал по два презерватива, или покупал дополнительно спермицидную смазку, а 1 июня называл не иначе как днём защиты от детей.