Я хочу стать Вампиром…

Лия сладко улыбнулась, продолжая кружиться в танце и глядя Овадии прямо в глаза. Мимо них проносились черные вихри ушедших, но не упокоившихся, раздавались крики, сотни лет рвущиеся на волю из заточения. Со свойственным ему спокойствием и равнодушием Овадия дирижировал этим сонмом теней и заблудших, подобно якорю он удерживал их от исчезновения в необъятном море мрака, куда они непременно отправились бы, не прибери он их когда-то к рукам.

— Так мы делаем групповые татуировки или нет? — осведомилась Шири, насмешливо глядя на своего партнера по танцу.

— Только через мой труп! — безапелляционно заявил тот.

Зал наполнился смехом. Ночь укрывала их своими заботливыми крыльями, сквозь которые скоро начнет пробиваться золото рассвета. Это солнце возвращается из царства мертвых, чтобы вернуть жизнь в мир. В том случае, если ему это удастся, конечно. А о тех случаях, когда ему это не удавалось, как правило, некому рассказывать. И даже тогда, когда остаются свидетели такой незадачи, им глубоко безразлично, узнает об этом кто-то, кроме них или нет. Так и танцующие предпочитали чуть более чем полностью погрузиться во мрак и друг в друга. Сторонний наблюдатель не смог бы различить отдельных фигур в этом танце, лишь отдельные оттенки, кружащиеся в вихре. Были там искры звезд в окружении цветочной пыльцы и нежных белых лепестков, образующих шлейф, похожий на хвост кометы. Тут и там сверкала каплями змеиная чешуя, и кровавые вспышки появлялись из ниоткуда, разлетаясь множеством рубиновых капель. Эти капли жадно хватали мечущиеся души, которые древняя магия удерживала лучше всяких пут. Из самого сердца этого вихря неприкаянных проступало сверкание перламутра, как если бы драгоценная жемчужина показалась из приоткрытых створок свой черной раковины. И надо всем этим разносился смех, который вы узнаете из тысяч и тысяч других, смех, который преображал все, к чему прикасался. Редкому человеку удастся наблюдать это чудо, а потому дворецкий, ожидавший возможных пожеланий гостей, никогда не покидал свой пост, и одним только богам известно, как ему это удавалось.

***

Когда в окна особняка постучали первые солнечные лучи, Шири и Эфрат оставили друзей, чтобы побыть в компании рассвета и тишины, замирающей над городом перед наступлением утра.

Какое-то время они молча стояли на крыше. На их платьях отчетливо просматривалась засохшая кровь. Их глаза сияли и, можно было поспорить, смотрели куда дальше горизонта.

— Как ты думаешь, он где-то там? — Шири кивнула на линию, отмечавшую пределы видимого обычному взгляду мира.

— Прости, — ответила Эфрат, — но я не думаю, что он… что он есть еще где бы то ни было. В этом мире или в любом другом.

— Я уверена, Старейшины знают, что делают.

Шири снова замолчала. Ветер легко шевелил ткань ее платья, она стояла, сложив руки на груди, и на них тоже осталась засохшая кровь. Эфрат отмечала в этом некую красоту круговорота жизни в природе. Ей по-своему нравилось думать о всей той крови, на которой стояли древние храмы и той, что проливалась сегодня при добыче и обработке бриллиантов, которые затем украсят ее колье или серьги, которые она наденет один или два раза. Как и подруга, она не раз и не два задавалась вопросом, можно ли было что-то изменить и всякий раз приходила к одному и тому же ответу. Есть те, кто ищет жизнь за пределами жизни, а есть те, кто ищет смерть. И этого не изменить никому, пока у людей есть свобода выбора и воли.

— Шири…

— Да? — Шири повернулась к подруге.

— Больше никаких кудрявых пианистов, — Эфрат протянула ей кулачок.

— Больше никаких кудрявых пианистов, — ответила Шири, ударив в кулачок без потери маникюра.

Они сели на край крыши и свесив ноги вниз, молча любовались рассветом. Одним из тех, глядя на которые, перестаешь сомневаться в том, что солнце — это и есть бог.

— Эфрат… — Шири нарушила тишину.

— Да?

— Раз, если ты помнишь, кудрявый. — И это была истинная правда.

— И по клавишам фигачит что Рахманинов…

— Это по этой причине ты выбрала его себе в супруги?

— Нет, — ответила Эфрат, — я была с ним так долго, потому что как-то ему удалось меня рассмешить.

— Это было в борделе?

— Нет, к тому моменты мы уже разобрались со всем, что было в борделе, — Эфрат улыбнулась, — и просто шатались по улицам, предпочитая компанию друг друга всем остальным.

— Ты знаешь, кто помог ему совершить переход?

— Нет, он никогда об этом не рассказывал. — Эфрат отрицательно покачала головой. — Я думаю, это была женщина. Он похож на одного из тех, кто предпочитает женщин мужчинам. Женщина, которую мы не знаем.

— Что ж, мир полон приятных неожиданностей.

— Ты думаешь, эта окажется приятной?

— Кто-то подарил тебе чудесного супруга, над шутками которого ты смеялась чуть больше ста лет. У этой дамы, кем бы она ни была, определенно есть вкус.

— Верно, — согласилась Эфрат. — Тебя ведь я тоже какое-то время не знала.

Они вздохнули. Как если бы и правда могли дышать.

— Что ж, жизнь всегда найдет себе дорогу.

— Чтоб ее…

— Жизнь или дорогу?