Я люблю тебя лучше всех

Однажды в сочельник мы с Наташкой решили погадать – способ был вычитан в журнале «Cool girl». Каждая из нас надела на левую ногу носок и легла спать. Гадание гласило: девушке должно присниться, как приходит ее будущий жених и надевает ей носок на правую ногу. Для верности мы натянули одеяло на уши, чтоб из-под него торчали ноги. Лежали, хихикали, шевелили пальцами.

Мне не приснилось ничего.

А сестра сказала, что во сне пришел мужик с топором и отрубил ей ногу.

Вот честно, это было так неожиданно, что я полчаса не могла отсмеяться.

– Это из-за того, что нога замерзла и занемела, – сказала я наконец. – А какой он был?

– Мужик?

– Да.

– Худой очень. Вроде я где-то его видела, но не помню где. Не знаю.

– Ты б ему сказала: дурачок, что ли, сценария не помнишь?

Наверное, нельзя гадать, если не умеешь управлять процессом. Тут как во сне – если заходишь в темную комнату, свет не загорится, сколько ни нажимай на выключатель. Во сне надо не включать свет, а идти во тьму – и она отступит сама. Чтобы пришел суженый, надо от него бежать. Все просто.

Через много лет сестра собралась замуж…

Я приехала в Урицкое, сошла на станции и… зачем-то перешла железную дорогу – на ту сторону. Не знаю, почему меня туда потянуло. Я много лет там не была, но не заметила перемен. Та же тропинка в высокой траве, те же пушащиеся бурьяны, тот же дух запустения. Я хотела пройтись по той стороне и пофотографировать дома. Покосившиеся домишки, помнившие меня маленькой, и свежепостроенные кирпичные красавцы. Все – разные, все – личности.

Но уже после первого снимка я поняла: что-то не так. Это был обычный дом с шиферной крышей, буро-серой стеной и крашенными в голубой цвет ставнями, огороженный коричневым деревянным забором. Фото получилось унылое и невыразительное, как для паспорта. Целиком дом слишком мало говорил о себе. Тогда я подошла к калитке и постучала. Мне не открыли – и я сама нажала на ручку. Дверь подалась. Я вошла во двор, где были разбросаны разные вещи: ведра, грабли, какие-то галоши и даже детские сандалики, – подошла к двери дома, выкрашенной в тот же голубой цвет, что и ставни. Краска местами облупилась, открыв слои других цветов – прошлое разной глубины залегания. Я сфотографировала эту дверь – и поняла, зачем я сегодня пришла на ту сторону.

Двери той стороны – вот что нужно было снимать.

Если двор был заперт, я фотографировала закрытую калитку. Иногда дверь открывалась – и выходили хозяева.

– Здравствуйте, простите… – обычно у них были такие лица, что сразу становилось понятно: передоз вежливости, – я… я ищу Богдана… Он… сказал мне адрес, а я забыла… может, вы знаете… Богдан, он…

Никто не знал никакого Богдана, несколько раз меня высмеяли, один раз послали матом. Но обычно я уходила, оборачивалась и фотографировала их. Не зная, что получится, щелкала людей и убегала. Мне нравилось то, что происходило. Мне нравились закрытые двери и двери, которые открывались. Мужчины с испитыми лицами, чумазые дети, женщины, оравшие, чтоб я проваливала. Я убегала и кричала, что ищу Богдана, просто ищу Богдана, извините, простите. Я уносила снимки дверей – деревянных, железных, облезлых, крашеных, плотно запертых, на замок, на крючок, на щеколду, приоткрытых, распахнутых, всяких дверей, куда я не хотела входить.

Только когда один мужик погнался за мной, самым натуральным образом погнался – такой тощий, мелкий мужичок в камуфляжной майке и штанах, – я понеслась от него во весь опор, боясь потерять фотоаппарат, понеслась через поле, через бурьяны, через колючки, радуясь, что в кроссовках и джинсах, что я молодая, безмозглая и мне никогда ничего не будет. Я летела сквозь бурьяны, только фотоаппарат потерять боялась. Мужик быстро оторвался, но я не стала возвращаться в поселок. Я пошла по полю, фотографировала его, дошла до сгоревшей хаты, сделала несколько снимков. Но она разочаровала меня – казалась уже не страшной, слишком давно и очевидно мертвой. На обратном пути я снимала собак. Их было так же много, как и в моем детстве. Им можно было не рассказывать, что я ищу Богдана, – они сами его искали. Черная с черными глазами так точно – да, она все еще тут шныряла, краем глаза я ее видела.

Потом я долго изучала отснятый материал. Я даже собрала снимки в отдельный альбом, правда, потом они где-то затерялись – наверное, сгинули вместе со старым компьютером; с моими работами часто такое бывало: другой мир давал их, и он же забирал, если ему этого хотелось.

Если честно, на большинстве снимков вышла какая-то муть. Особенно кривыми и смазанными вышли те, куда влезли люди. Двери же получилось хорошо. Как молчащие уста не могут сказать глупость, так и дверь просто не может выглядеть плохо.