Я люблю тебя лучше всех

Это случилось в недостроенном доме, куда мы лазили из интереса. Раньше на том месте стоял ветхий домик баб Раи, которую я очень любила. Потом она умерла, а ее сын начал строить новый дом, но забросил – деньги кончились, энтузиазм иссяк, нестерпимо захотелось уйти в запой. Бабушка и дедушка строго-настрого запрещали нам с сестрой лазить по стройке, но запах дерева и аура заброшенности манили непреодолимо.

На лето мама спихивала нас в Любомировку, потому что дома мы намертво прилипали к телику. Первое время в селе без него наши мысли становились какими-то голыми. Мы ходили и смотрели на все тупо и беспомощно, как какие-нибудь телята, а потом начинали придумывать себе что-то вроде своего собственного телика. Тогда самый модный детский сериал был «Боишься ли ты темноты?». Там ребята собирались вечерами у костра и рассказывали страшилки. Мы с сестрой до одури боялись и обожали смотреть эти истории. Я предложила: а давай, как те ребята, на ночь будем рассказывать друг другу всякие страшные байки. Сестра согласилась. Оказалось, что придумывать ужастики не так уж просто – если не передирать страшилки из сериала (так нечестно!), а сочинять свои. Поначалу у меня выходила полная фигня. Наташка тоже не преуспела. Сначала придумала какой-то бред про детей, которые спрятались на ночь в магазине игрушек, чтоб наиграться вволю, но игрушки ожили и захотели принести их в жертву большому плюшевому кролику с красными глазами. Мы ржали, как два тупых коня, пока из бабушкиной спальни не донеслось:

– А ну тыхо! Встану – вуха повидрываю!

Сеструхина страшилка была признана провальной.

История, которую сочинила я, получилась еще хуже. В одном городе жила старая нищенка, которая целыми днями слонялась по улицам, выпрашивая милостыню. Люди не любили ее, вонючую, страшную. Они не знали про ее дар: она видела смерть – большую бледно-розовую медузу с колышущимися длинными щупальцами. Смерть загадками сообщала старухе, за кем она пришла, – и, если та отгадывала, уходила, только обиженно хлопала своей огромной розовой юбкой. Но вот, когда смерть пришла за старухой, она не смогла разгадать загадку. Когда-то давно она получила этот дар в обмен на то, что не могла видеть своего отражения и навсегда забыла, кто она и откуда. Я так увлеклась, что не заметила, как расплакалась от жалости к своей героине. Сестра тоже принялась хлюпать носом, мне пришлось забираться к ней в кровать и утешать ее. Потом, когда мы заснули, я неудачно повернулась, упала с узкой кровати на пол, ударилась, разбудила бабушку и снова получила нагоняй.

А на следующий день Наташка упала сквозь крышу. Мы играли в детективов, ловивших преступников, сначала лазили по первому этажу стройки, а потом смогли забраться на чердак. Там была деревянная лестница – подниматься страшновато, но мы справились. Пол сын баб Раи постелить не успел, просто положил доски, даже не везде встык – между ними кое-где были щели с палец толщиной. Доски казались крепкими, а мы были всего-то мелкими девчонками, не слишком толстыми (я вообще никогда не отличалась физической крепостью). Сначала мы ходили по доскам, потом начали бегать – преступники от нас удирали… а потом Наташка упала. Доска с одного края была плохо закреплена. Сестра наступила на нее – и доска резко ушла вниз.

Наташка даже не закричала. Грохот поднялся сильный, но она не закричала. Я бросилась к лестнице, сама чуть не упала, пока спускалась, а она там, на досках. Сидит на попе, вся белая, и смотрит на меня. Глаза огромные, ухи оттопыренные. Дышит-дышит.

– Наташка! – От древесной пыли у меня резко зачесалось в носу. – Чха! Чха! Наташка, ты живая?!

– Баб Нина меня убьет.

– Ты как? Встать можешь?

– Убьет.

– Давай, попробуй встать!..

– Нога-а-а!

Нога выглядела обычно, ни крови, ни мяса, на страшное кино не похоже. Но идти сестра не могла.

– Ну, давай, вставай! Опирайся на меня!

Кое-как она поднялась с досок.

– Ты так страшно упала! Я так испугалась!

– У! У! У-у! – отрывисто приговаривала сестра, опираясь на меня и прыгая на одной ноге.

– Очень больно?

– Очень.

– А мне страшно.

– Страшно – не больно, – сказала она. – Ты не упала.

– Страшно – не больно, – согласилась я. – Пошли.

– А может, не надо? Брось меня тут! – Сестра перестала прыгать. – Я не хочу никуда идти! Баб Нина…

– Пошли, – хмуро бросила я. – Страшно – не больно.

– Страшно – не больно. – Она снова прыгнула. И мы поскакали дальше.

Бабушка нас не убила. Дедушка попросил бывшего «голову колгоспу», у которого была машина, отвезти сестру в травмпункт. Она сломала ногу, и ей наложили гипс. Остаток лета она провела лежа под деревом на покрывале, а я, наказанная за плохое поведение, читала ей вслух книги из домашней библиотеки. Нога сильно болела, сестра пила таблетки и, как я чувствовала, думала: «И почему именно я наступила на ту доску?»

Я везучая: страшно мне чаще, чем больно. Страшнее всего, пожалуй, было в баб-Машиной квартире, где я жила, пока училась в заводском пединституте.