Я, Люцифер

Незаметно в сад прокралась ночь. Трубочки-стеб­ли крокусов и перламутровые лепестки подснежни­ков трепетали в темной траве. Журчание воды и шелест листвы недремлющих деревьев. Камни с чер­нильными тенями и месяц — мертвенно-бледный след копыта. Все это место предстало предо мной полным лоренсовской³⁴ внутренней энергии. Голова опусти­лась на лапы, и ноздрями я уловил свое влажное ды­хание. Кости в теле были достаточно тяжелыми, и на мгновение — глядя на новые фирменные члены спящего Адама и его неоткрытое лицо, — лишь на мгновение, должен признаться... я должен признать­ся... подумал: неужели, несмотря на то что произош­ло раньше, несмотря на мятеж, несмотря на изгна­ние, несмотря на бойницы и выгребные ямы ада, несмотря на когорты моих легионов и их общий гнев, несмотря на все, неужели не могло быть еще одной возможности, чтобы...

— Люцифер!

Из каких зазорных грез Его голос вернул меня? Звук его уничтожил все, что прошло с тех пор, как я в последний раз слышал его (когда он давал мне пору­чение). Потом стало сейчас, а сейчас стало потом, пути назад не было, никакого наказания, замаскированного под прощение, никаких шаркающих шагов в направ­лении к путам смирения. Мысль о том, что я мог бы избегнуть боли, была больнее самой боли. Он знал это. Все это было будто подстроено. Иисусова идея. А ну их к черту, эту парочку, — простите, это трио.

♦

Итак, вселение. Выбор — настоящий наркотик для ангела, но, в отличие от кокаина, не для вдыхания носом. Сейчас я смотрю на время, проведенное здесь в самом начале, как маститый художник на свои юно­шеские работы: со слезливой смесью смущения и ностальгии. Боюсь, я находился (и такова плата ар­хангела, снедаемого гордостью?) в отвратительном состоянии гиперчувствительности и неуклюжести. Смешно, не правда ли? (Благодаря чему мне пришло в голову то, что позже стало моей речью об «ужасах, сыплющихся градом», пока я не изучил более тща­тельно все свои возможности обретения смеха, что не изменило мое мнение.) Оглядываясь на прошлое, я действительно смеюсь над гремучей смесью из ши­зофрении, синдрома Туретта³⁵ и сатириаза, которую напоминало мое состояние во время дебюта.

Как уже говорил, я пробовал это и раньше, но всегда делал это без лицензии. (Хорошо подходят подростки и женщины в предменструальный период. Душевнобольные. Страдающие от любви или горя. Идеальным же кандидатом является тринадцатилет­няя, недавно осиротевшая девушка-шизофреничка, за три дня до наступления месячных, идущая к своему психиатру, от которого она просто без ума.) В преды­дущих случаях, когда я вступал во владение телом, я оказывался одетым в разные наряды, в обувь на два размера меньше, в комнате, габариты которой не позволяют стоять или лежать полностью распрямив­шись, не обходилось и без ларингита, сыпи, свинки, золотухи, гонореи — ну и как вам? С другой стороны, овладевая телом без применения силы или страха, я чувствовал себя словно укутанным палантином ве­щественной роскоши, такой, которую мне даже не доводилось себе представлять, а уж поверьте, вооб­ражение у меня богатое.

Итак, я вошел туда, где обитал Ганн, лежащий в теплой ванне.

Ощущение вхождения... дайте подумать... погру­жение вверх. Представьте себе постепенное уплот­нение духовных атомов, притяжение одного к друго­му, концентрированный экстаз, совершенная смесь — я, вселившийся в плоть: пульсирующий про­должительный оргазм, заставляющий меня — хотите верьте, хотите нет — ооооохать и аааахать и забыть о том, что мне, собственно, делать с недавно приобретенными членами, все равно как если бы какая-нибудь девушка Бэчемана³⁶ — доблестная Пэм или кто угодно — забавлялась столь увлеченно, что ее невоз­можно было бы вытащить с корта, разжать ее потные пальцы, не выпускающие ракетку, или стремительно вздернуть ее спортивную юбку, похожую на рододен­дрон. Вы чувствуете себя, словно (опять это «словно», хотя само-то по себе это ощущение, конечно, не вызывает раздражения...) вдыхаете возбуждающий газ. Страшная расслабуха, насыщенность удовольствием и бесконечным желанием. Добро пожаловать, Люци­фер, в потрясающий мир материи.