Я, Люцифер

— Тебе когда-нибудь снятся сны, — медленно прохрипела Харриет, — в которых ты совершаешь нечто ужасное и непоправимое? Нечто ужасное. И, как бы ты ни сожалел, изменить ничего невозможно? Такое нельзя забыть.

— Нет.

В тот момент я не смотрел на нее. Зачем? Я знал, как она выглядит, лежа на боку лицом к окну, огни города едва заметно отражаются в усталых поблески­вающих глазах. Я знал, что она смотрит на меня не мигая, ее щека утонула в подушке, а изо рта упала капля слюны. Я знал, что она выглядит чертовски грустно.

— Я все время вижу этот сон. Он прекращается, только когда я засыпаю.

♦

«Продолжай в том же духе, сынок, — сказал я сам себе на следующее утро. — И можешь снова отправляться к себе в Клеркенуэлл».

Я договорился встретиться с Виолеттой в «Свон-сонге». В роковом заблуждении я полагал, что Виолет­та как раз то, что мне нужно.

— Послушай, это нелепо. Я думаю, ты мог хотя бы представить меня своим друзьям. Я никому не при­чиню вреда.

Как всегда, спокойна.

— Вот поэтому я и хотел встретиться с тобой. Пора представить тебя Тренту.

Я на мгновение задумался об этом. Конечно, ве­роятнее всего, Виолетта роль не получит. В таком случае предоставим Ганну самому избавиться от нее (этому парню придется самому расхлебывать кашу, заваренную мной, Люцифером, когда он придет в себя), как и Виолетте, когда горечь оставит шрамы в ее душе. Сейчас Виолетта, пребывающая в состоянии, когда, подойдя к славе на расстояние вытянутой руки, до нее можно почти дотронуться, но лишь затем, чтобы понаблюдать, как она повернется к ней спиной и мгновенно и эффектно скроется вдали, — действи­тельно многообещающий, подающий надежды ма­териал. Трудно предугадать, на что в самом деле окажется способна Виолетта, она почти подходит, но чего-то в ней все-таки не хватало. Да, я вижу ве­личавую поступь. Разумеется, вижу ярость. Вижу порывы отвращения и любви к себе, хотя это потен­циально опасно для психики. Вижу долгое выжидаю­щее молчание, которое не могут нарушить сотни моих голосов.

— О, Деклан, ты просто невыносим. — Она потре­пала Ганна по плечу, стараясь быть похожей на рас­серженную маленькую девочку, но тем самым дала мне в руки смертельное оружие на последующие де­сять минут. — Ну почему ты даешь мне шанс? Я хочу сказать, почему ты даешь мне его, а?

А может быть, ей и достанется какая-нибудь роль. Трудно сказать. В конце концов, много играть ей не придется. Она видится мне в качестве спутницы Сы­ночка или служанки Пилата. А может, она будет одной из подружек Грязной Мэг до ее раскаяния (ясно, что в фильме будут сцены с двумя героинями, которые я не позволю Тренту вычеркнуть). А может быть, и роль Саломеи, потому что ей присуща свежая юношеская эротичность, которая способна свести с ума папочку. Все равно игра беспроигрышная. Интересно, что станет с Ви, если она доберется до Голливуда? Какая пара получится из них с Ганном!

— Пойдем.

— Куда?

— Тебе нужно в туалет.

— Да нет.

— Нет, нужно.

— Нет, Деклан, правда, я... О, понимаю. О-оо!

Да, черт меня подери, если это Ганн... Я хочу ска­зать, хотя Виолетта исполнительно отнеслась к тому, что мне было необходимо... Одна нога на толчке, по­красневшие руки обнимают сливной бачок, грива как у Джейн Моррис¹²⁹ отброшена в сторону в порыве гнева... Под очаровательным нарядом распутницы, под задранной вверх юбкой (новый девиз Ви — «будь готова») я в очередной раз нахожу... я нахожусь в... ага!

— Как нелепо, — произнес я, застегивая молнию, пуговицы, приводя себя в порядок с едва скрываемой яростью. — Я хочу сказать, что это...

— Ну я же говорила, не беспокойся. Ты выглядишь не совсем здоровым, если тебе интересно мое мне­ние. Почему бы нам не договориться на пятницу?

— Пятницу?

— Трент Бинток. В пятницу вечером. Где он оста­новился?

Обычно в «Свон-сонге» туалеты содержат в безуп­речной чистоте, но в этом слева от сливного бачка на полу на плитке была заметна стертая надпись, гласившая: «Всё напрасно».

— В «Ритце», — промолвил я немного устало. — Где же еще?

После этого день совсем не заладился.

Я не планировал закончить его на кухонном столе Ганна в бессознательном состоянии, но эта забрыз­ганная грязью доска с въевшимися пятнами, заваленная всякой вкуснятиной и деликатесами, была совсем рядом, когда я проснулся ближе к наступавшему в городе вечеру — ох, уж это мороженое «Найнти найн»! Парень, не пора ли пресытиться? Меня тош­нило — результат ежечасных посещений бара, где солодовые напитки и крепленые вина, сменяющие вульгарную «кровавую Мэри» и холодное пильзенское, испытывали на прочность мою глотку. Пьянство средь бела дня. В такую жару. Представляете, что это такое? Чувствовал ли я себя гадко? Конечно, да еще как. Пошатывание и дрожь вызывают тошноту, и особенно необычайное опорожнение разума. А пре­жде всего — мое недовольство собой. Давно, действи­тельно очень давно, я не был так собой недоволен. И с какой стати в месяц адских воскресений я решил навестить могилу Анджелы Ганн, просто ума не при­ложу. Я, что, думал, что это поможет?

Не смейтесь, но именно так я и поступил.