Я, Лунин…

— Это не у меня неприязнь. Это у моих органов, особенно внутренних, особенно тех, что ваши органы мне поотбивали к чертям собачьим. Вот у них неприязнь есть. Как вы говорите, выраженная. Причем ярко так выраженная. Знаете, в чем она выражается? Я, когда, извините, в сортир иду по малой нужде, из меня моча с кровью выходит. Должно быть, это организм от неприязни к вам избавляется. Как вся кровь выйдет, так и неприязни не останется.

Выплеснув свой гнев, Анатолий опустил голову на грудь и замолчал.

— Если хотите, вы можете подать заявление на сотрудников полиции, применивших к вам насилие. Это заявление будет рассмотрено, я вам обещаю.

Илья удивленно взглянул на Шестакову. Было видно, что она говорит то, чего говорить вовсе не собиралась и чего говорить ей, возможно, вовсе не стоило.

— Нет уж, спасибо. Как-нибудь обойдемся без заявлений, — усмехнулся Анатолий.

— Как скажете, — сухо, но с явным облегчением в голосе, бросила Ирина Владимировна.

— Ты знаешь, что самые большие грешники — это менты и попы? — Анатолий повернулся к брату.

— А что не так с попами? — уточнил Илья.

— И те и другие слишком хорошо знают законы, которые сами и нарушают. Только у одних десять заповедей, а другие столько понаписали, что уже ни в одну книгу не помещается. — Анатолий кивнул в сторону остекленного шкафа, на полках которого были хорошо заметны десятки томов юридической литературы.

— Мы, может, не будем так глубоко в философию углубляться? — Ирине Владимировне ход разговора явно нравился все меньше и меньше. — Давайте поговорим о чем-нибудь менее отвлеченном. Например, вы все же расскажете, как ваши часы оказались на месте преступления?

— Часы, — повторил Анатолий, — дались вам эти часы. Слушайте, я же вам говорил уже. Я в тот день много пил, потом пел, потом спал. Я вообще тот день плохо помню, тем более такие мелочи. Там на часах ремешок порванный был, говорите? Ну так, значит, я их Дашке отдал. Она все равно в город ехать собиралась, значит, могла взять в ремонт.

— Когда вы передали часы Мещерской? — Перехватив инициативу в разговоре, Шестакова почувствовала себя более уверенно. — Кто-то может это подтвердить?

— Вы что, прикалываетесь? — Анатолий удивленно уставился на следователя. — Вы как себе это представляете? Я ей часы отдаю и ору на всю округу: мужики, глядите, вот я часы отдаю, чтоб она их в ремонт отвезла. Да, вы так это представляете?

— Никак я это не представляю, Лунин, — огрызнулась Шестакова, — вы мне скажите, как это было, тогда и представлю. Если только это и вправду было.

— Да как это было… Я сидел у Эдика во дворе, на гитаре тренькал. Дарья прибежала, мы с ней поболтали немножко о том о сем, потом я ей часы отдал. Попросил ремешок новый купить, только чтоб был похож на тот, что был до этого. Рука, знаете, привыкает, менять не хочется.

— Ясно, рука привыкает, — кивнула Ирина Владимировна. — Может быть, все же кто-нибудь совершенно случайно видел, как вы отдавали часы Мещерской? Может быть, кто-то подходил к вам в это время?

— Да кто же там мог подойти? — совершенно искренне удивился Анатолий. — Дашка так орала, что точно никто бы соваться не стал.

— Но вам это не помешало вспомнить про часы, — ехидно заметила Шестакова, — да и она их почему-то у вас взяла.

— Так и что же? — еще больше удивился Лунин. — Я точно не помню, как это в психологии называется, переключение кажется. Когда разговор на одну тему не заладился, надо неожиданно что-то совсем из другой оперы спросить, а еще лучше, попросить о чем-нибудь. Тогда человек к тебе сразу добреет.

— Господи, и откуда вы такой взялись умный? — вздохнула Ирина Владимировна. — И философ, и психолог. Одно не ясно, как вы с такими познаниями в камере оказались.

— А это уже недоработка следствия, — усмехнулся Анатолий, — пошли, так сказать, по первому попавшемуся следу. Ищи там, где светло, так, кажется, у вас говорят?

— А где надо искать? — полюбопытствовал уставший молчать Илья.

— Откуда ж мне знать? — Анатолий пожал плечами, на его лице появилось выражение откровенной скуки. — Ты же у нас слуга закона. Вот и служи. Меня можно вернуть туда, откуда взяли? А то я так с вами обед пропущу.

Шестакова вопросительно взглянула на Илью. Лунин непонимающе пожал плечами и отвернулся лицом к окну. За его спиной послышались голоса, вначале следователя, потом прапорщика, еле слышно щелкнули наручники, затем, чуть громче, хлопнула дверь. В кабинете вновь стало тихо. Илья почувствовал прикосновение руки к своему плечу и вздрогнул от неожиданности.

— Такого разговора вы не ожидали?

— Нет, если честно, — Илья медленно повернулся и оказался с Шестаковой лицом к лицу, — но все равно спасибо.

— Получается, что не за что. — Ирина Владимировна вернулась в свое кресло.

— Скажите, — Илья тоже отошел от окна и опустился на стул, на котором только что сидел его брат, — он говорил, что его избили? С Головковым это как-то связано?

— С Головковым? Почему вы спрашиваете?

— Так все же — связано или нет?

Шестакова медлила с ответом, явно не горя желанием посвящать Лунина во все детали местных особенностей делопроизводства.