Я — матрос «Гангута»!

Мы входим в залив Ируаз. В живописной бухточке под горой Сен-Мишель раскинулся Брест. На рейде стояли расцвеченные флагами наши корабли. «Рига» тоже бросила якорь. Началась приборка. Матросы с интересом посматривали на берег.

Ко мне подошел Степан Чирков — матрос с «Риги». Еще в Ревеле нас познакомил Василий Тихий, и тогда же выяснилось, что Степан — мой земляк. Мы иногда встречались, вспоминали наш северный, вологодский край. За время похода мы сдружились. Поэтому я не удивился, услышав, что он хочет поделиться со мной мыслями об одном очень важном деле.

— Завтра на берег пойдем, — сообщил Чирков. — Так вот тебе письмо. Будешь, может, дома, передашь, а не будешь — отправь почтой. Я остаюсь во Франции…

Я ждал чего угодно, только не этого.

— Не дезертирую, Митя, нет. Не смотри на меня такими глазами. Я еще вернусь на флот, вернусь в наш Кронштадт, но позднее. Если же останусь на корабле — арестуют. Точно знаю. Меня вызывал к себе сам Старк, был разговор… А ты ведь знаешь: никакой я не преступник…

На второй день я побывал в Бресте и, хотя имел увольнительную всего на два часа, много чего увидел. Здесь очень редко встречались напыщенные господа, которые презрительно мерят тебя взглядом. Французы — разговорчивые, гостеприимные люди. Да, Франция интересная страна, особенно ее трудовой народ. Как радостно, как приветливо встречали портовые рабочие русских матросов! И мы, хотя разговаривали на разных языках, отлично понимали друг друга.

Быстро пролетело два часа. Я возвращался в порт. На причале собралась толпа французов. С негодованием наблюдают они непривычную для них картину: капитан 1 ранга Небольсин остановил матроса, который второпях не отдал ему чести. Матрос вытянулся перед ним.

— Мерзавец! Напился, наверное, как свинья?

Небольсин ударил матроса по лицу белоснежными лайковыми перчатками, которые держал в руке, затем повернулся к унтер-офицеру, стоявшему в стороне, и крикнул:

— Унтер-офицер! Как можно?..

Откуда-то появился лейтенант. Небольсин обругал и его, приказав немедленно отправить виновных в карцер.

Французы, собравшиеся на пирсе, возмущались, возбужденно переговаривались между собой. Пожилая француженка, наблюдавшая эту сцену, то и дело повторяла:

— Quel despote affreux!..[2]

Я не понимал слов, но до сознания моего дошло, что женщину поразила сцена грубой расправы над матросом. Да разве только ее одну? Даже мы, матросы, привычные к подобному, восприняли этот случай как унижение чести моряка русского флота.

Через полчаса я был на «Риге». Первым меня встретил Степан Чирков:

— Не повезло. Сегодня не пустили. Но я все равно уйду…

Вскоре его отозвали трюмный матрос Козлов и наш гальванер Пахолков. Уже на ходу он бросил мне:

— Держись, Дмитрий! С Василием связь держи. Он хороший человек…

Втроем они отошли на шкафут, присели за шлюпкой а долго о чем-то разговаривали.

Утром командир корабля приказал перекрасить «Ригу». Мне выпало красить якорный канат. Устроившись на подвесном стульчике, я покрывал черным лаком одно за другим пудовые звенья. Незаметно спустился к самой воде. Когда докрашивал последнее звено, с палубы предупредили, что подходит катер. Не успел я оглянуться, как из-за правого борта вынырнул катер и с силой ударился в канат. Я почувствовал боль в ноге и плюхнулся в воду. Опомнился на палубе, когда меня несли в судовой лазарет. К счастью, кости остались целы, но несколько дней довелось пролежать под наблюдением врача. А на берегу в это время проходили массовые гуляния. Вечером над рейдом сверкали разноцветные огни фейерверков, тысячи корабельных электроламп.

От берега к кораблям все время курсировали баркасы. Но неожиданно нижних чинов перестали пускать в город. Прошли слухи, что много матросов не возвратились на корабли. С нашей «Риги» исчезли Козлов, Чирков, Пинчук и гальванер Пахолков. Может, именно поэтому адмирал фон Эссен приказал срочно оставить благодатную Бретань.

12 сентября эскадра оставила Брест, обогнула мыс Сен-Матье и взяла курс на северо-запад. Прошли Нормандские острова, полуостров Котантен, а я все еще находился в лазарете. Единственным утешением оставались книги, которые давал читать судовой фельдшер.

Едва покинули Па-де-Кале, как погода начала резко меняться. Подул северный ветер, над водой поплыли густые облака тумана. Днем и ночью на кораблях монотонно отбивали рынду. Когда приближались к Скагерраку, туман рассеялся. Эскадра, сделав ряд учебных эволюций, разделилась на два отряда. Крейсерский отряд направился на север, а отряд линкоров и «Рига» — к берегам Норвегии.

«Рига» запетляла в фиордах и вошла в бухту, где уже стояли на якорях корабли «Андрей Первозванный», «Император Павел I», «Слава» и «Цесаревич». По берегам бухты меж сосен и елей раскинулся небольшой городок Кристиансан.

Здесь мы простояли двое суток. Имея уже печальный опыт, офицеры отпускали на берег небольшие команды, назначая старшими унтер-офицеров. Суровые норвежские берега не очень манили к себе. И все-таки я жалел, что из-за увечья не смог побывать в Кристиансане.