Я — матрос «Гангута»!

А море все то же — густо-синее, с белыми завитками на волнах, горизонт в дымке. Ни лодки, ни паруса. Только чайки без устали кружат над нами, то обгоняя корабль, то, пугаясь черного дыма, клубами вырывающегося из трубы, отлетая в сторону. Ветер пронзительно свистит в вантах.

— Пойдем, тут холодно…

Мы пошли к люку, а через минуту я прилег. Покачивание корабля убаюкивало. Я и не заметил, как задремал. Вдруг словно что-то обожгло мне плечи. Я вскочил и больно ударился обо что-то головой.

— Делать нечего? — кричал боцман Симак. — Я сейчас найду всем работу! Марш!

Перед ним стояли Питляк и Талалаев. Они, наверное, так же, как и я, отдыхали.

Боцман повел нас в трюм, открыл дверь рефрижератора и приказал сложить в штабеля бычьи туши. А чтобы холод не выходил, наглухо закрыл за собой дверь. Очутившись в большом помещении с температурой ниже нуля, мы постояли, дрожа от холода, а потом начали перетаскивать с места на место тяжелые туши. Больше трех часов наводили порядок в рефрижераторе. Мы понимали, что вся эта затея с тушами просто прихоть боцмана.

Когда боцман открыл дверь холодильника, от нас шел пар. Симак, довольный, подкрутил усы.

— А ну, салаги, наверх! Поверка скоро.

Мы выбрались на палубу, когда на море спускалась ночь. Слева мерцал маяк. В большом корабельном колоколе звенел ветер. Команда выстроилась на вечернюю поверку. Боцман называл фамилии, и матросы автоматически отвечали: «Есть!»

Поверка закончилась, слышится команда:

— На молитву — шапки долой!

Через десять — пятнадцать минут все умолкает. Только в кают-компании засиделось несколько офицеров. Они рассказывают разные приключения, случавшиеся с моряками в дальних плаваниях.

В другом конце корабля, в полутьме, за котлами, возбужденно разговаривают нижние чины — это кочегар Тихий собрал своих единомышленников. У них тема беседы куда важнее: о правах граждан, о том, кому должна принадлежать власть в России.

* * *

Солнце еще не взошло, но горизонт за кормой транспорта уже порозовел. Рядом — датские и немецкие территориальные воды. Слева показался берег. Он еще расплывчатый, местами вырисовывается темной полоской или совсем исчезает.

На «Риге» утренняя приборка. Матросы в закатанных до колен брюках, босые, «лопатят» и поливают палубу водой, надраивают медяшки. Вокруг оживление, слышатся окрики боцманов. Вдруг работы приостановились. Матросы, кто с чем был, застыли на месте: слева, освещенный яркими лучами солнца, показался берег. От него, наперерез нашему курсу, медленно двигался удивительный, не похожий на другие, большой пароход, на котором стоял под парами паровоз с прицепленными к нему вагонами.

— Большой паром. Соединяет Германию с Швецией, — объяснил кто-то из бывалых матросов.

Ученики-гальванеры загляделись на него как на чудо.

— Чего зенки вытаращили? А ну поддай! Еще раз окати! — засуетились боцманы.

Снова на палубе закипела работа. А берег, казалось, наступал на море. Появились рыбацкие поселки и портовые города Германии, по морю сновали пароходы, катера, парусники. «Рига» входила в пролив шириной в сорок, а в некоторых местах — и более километров. Он отделяет датские острова от материка. Матросы могли бы часами стоять возле бортов и смотреть на первую увиденную ими чужую страну…

После утреннего чая свободные от вахты гальванеры учебно-артиллерийского отряда идут в кубрики и несколько часов зубрят электротехнику, физику, устройство всевозможных машин и механизмов.

Перед обедом, когда солнце над кораблем стояло чуть ли не в зените, матрос Мижлюля примостился на чугунном кнехте и, болтая ногами, рассуждал:

— Ты понимаешь, Дмитрий, перед богом все люди равны, а поэтому не может быть ни начальников, ни подчиненных. Каждый должен быть себе начальником — вот как я понимаю свободу.

— А кто же тогда будет управлять государством?

— Народ! — уверенно ответил Мижлюля.

Подошел боцман Симак. Он презрительно смерил глазами Мижлюлю и, насупив брови, крикнул:

— Расселся на кнехте, как торговка на базаре! Марш отсюда!

Мижлюля соскочил с кнехта, но только боцман отошел, как он снова уселся.

— Собака!.. Все ему не так. Как только избавиться от этого гада?

Подошел Василий Тихий. Он улыбнулся, а Мижлюля вдруг отвернулся и умолк.

— Что, друг? Дорогу ищешь? Нет ее у анархистов. Нет и быть не может. Только общая борьба рабочих и крестьян гарантирует победу и настоящую свободу.

— А я не хочу, чтобы мной командовали, — огрызнулся Мижлюля.

Спор обострился, и я понял, что это столкновение между ними — не первое. Тихий отстаивал свою точку зрения с железной логикой человека, непоколебимо убежденного в своих взглядах. Он был рьяным противником дисциплины палочной, дисциплины господства одних и угнетения других, насаждавшейся на флоте. Вместе с тем подчеркивал:

— Рабочим и крестьянам нужна своя, товарищеская дисциплина, помогающая освобождению от эксплуатации, нужны свои руководители.

Увы, Мижлюля вообще не признавал каких-либо авторитетов, сбивался на каждом слове, то и дело повторял, что перед богом все равны.