Я — матрос «Гангута»!

Ветераны с пониманием отнеслись к замыслу подготовки воспоминаний о былых сражениях. С глубоким уважением мы говорили о героях, павших в боях. Тогда же было послано письмо в Армизонский райисполком Тюменской области по поводу ухода за братской могилой, в которой захоронены многие красноармейцы и командиры, погибшие в 1919 году. Заместитель председателя райисполкома прислал обстоятельный ответ. Он сообщил, что на могиле насыпан холм (10×15 метров), на котором воздвигнут памятник-обелиск и около которого ежегодно в День Победы проводятся митинги, пионеры принимают торжественное обещание. Здесь возлагаются венки, совершаются факельные шествия молодежи.

Что ж, низкий поклон вам, дорогие товарищи-сибиряки, за почести героям, павшим в ожесточенных боях междуречья!

* * *

Как сложились судьбы гангутцев? Где и как они сражались за Советскую власть? Жив ли кто из них? Все это по-прежнему волновало меня. Более того, теперь, когда одел бескозырку с дорогой мне надписью «Гангут», я почувствовал особую ответственность за память о товарищах по совместной борьбе. Начались поиски. В этом огромную помощь оказали телепередачи о «Гангуте».

Много лет мы переписываемся с поэтом Николаем Флёровым. Трогают его теплые письма. Он десятилетия на два позже меня нес службу на том же линкоре, носившем теперь другое имя — «Октябрьская революция». Как-то от него и поэта Виктора Урина, руководившего в то время самодеятельным театром при МГУ, получил приглашение приехать в Москву и принять участие в зрелищном мероприятии, посвященном 50-летию восстания на «Гангуте».

Урин радушно поселил меня в своей квартире, повел в Союз писателей, познакомил с Борисом Полевым, Леонидом Соболевым… Начались репетиции.

3 ноября зрительный зал был переполнен. Артисты самодеятельного театра воссоздали картины предреволюционных событий, в их исполнении со сцены звучали пламенные слова Владимира Ильича Ленина. Студенты декламировали стихи Н. А. Некрасова. Поэты комментировали исторические документы. Речевой ансамбль и группа пантомимы исполнили «Балладу о гвоздях» Николая Тихонова.

После этого в форме гангутца на сцену вышел я с Николаем Флёровым. Ведущий представил нас как однофлотчан. Я сказал о смелости восставшего экипажа в 1915 году, о Красном знамени, поднятом над кораблем в марте 1917-го, о мужестве личного состава в октябрьские дни.

Затем выступал Флёров, прочитавший свое стихотворение «Матросы революции». Запомнились строки о большой любви к морю и флоту, любви, которая повелевает!

…Честь отдать матросам из
Кронштадта,
Юным странам всей земли
советской,
Тем, кто нынче стали у ракет,
Охраняя партией зажженный
Наш Октябрьский негасимый свет…

Инсценировка эта транслировалась по телевидению. И это помогло розыску гангутцев.

И вот первая радость: нашелся И. П. Андрианов, бывший гальванерный унтер-офицер, мой прямой наставник по подполью. Из писем работников краеведческого музея Коми АССР, а потом в от самого Ивана Павловича узнаю о его жизни после Октября.

Посланный в Усть-Сысольск (ныне Сыктывкар), он в мае 1918 года стал одним из основателей там партийной организации и руководил ею, боролся за установление Советской власти. Был начальником уездной милиции и ЧК. Организовал красноармейский отряд и повел его в бой с белогвардейцами на Печоре. После ранения лежал в госпитале, потом долечивался на родине, в селе Коробово Алексеевского района (тогда Воронежская, ныне Белгородская область).

Едва поднялся на ноги, как село заняли деникинцы. Андрианова схватили, в составе группы советских активистов вывели на расстрел. Раздалась команда: «Залпом, пли!»

Очнулся Андрианов на госпитальной койке. Оказывается, в тот момент, когда деникинцы начала добивать упавших, подоспел 113-й красноармейский московский полк, атаковавший беляков. Его бойцы среди трупов обнаружили одного с признаками жизни. Это был он, Иван Павлович.

По моему совету И. П. Андрианов принялся писать воспоминания. Я помогал ему восстановить в памяти имена людей, так как во время фашистской оккупации все его документы и материалы погибли. Смерть прервала его труд.

Поступило письмо из Ленинграда. Вскрываю конверт и вскрикиваю от радости: на газетной вырезке вижу фотографию Григория Ваганова, того самого, который, как и Франц Янцевич, был приговорен к расстрелу. Жив! Некто А. А. Свистунова (скорей всего, видела меня по телевидению) разыскала мой адрес, чтобы послать газетную вырезку: вдруг я ищу Ваганова?

Тысячу благодарностей ленинградке! Разглядываю фотографию, с жадностью читаю корреспонденцию. Оказывается, ленинградская студия документальных фильмов ведет съемки картины о бывшем кочегарном унтер-офицере. Григорий Степанович рассказывал:

— После ареста и суда в 1915 году я был отправлен в петроградскую пересыльную тюрьму, где более года находился в одиночной камере. Осужденный пожизненно, я, однако, был уверен, что меня освободит революция.