Я — матрос «Гангута»!

Мобилизующе звучало заключение:

«Гнусные клеветы на политических противников помогут пролетариату поскорее понять, где контрреволюция, — и смести ее во имя свободы, мира, хлеба голодным, земли крестьянам.»[27]

Матросы уже давно не питали доверия к Временному правительству, а теперь недоверие выливалось в лютую ненависть к нему. У нас шли возбужденные разговоры, сводившиеся к необходимости свержения временщиков.

Вскоре мы узнали, что Ленин, как и при царе, перешел в подполье, на съезде его не было. Среди делегатов съезда нашлись люди, которые прямо или косвенно предлагали Ленину явиться на суд, но абсолютное большинство делегатов отвергло это предложение.

По ленинским тезисам съезд оценил обстановку. Июльский расстрел демонстрации воочию показал, что эсеро-меньшевистские советы находятся в блоке с буржуазным Временным правительством. Условия для мирного развития революции перестали существовать. Съезд определил новый курс — вооруженное восстание, в ходе которого должны родиться подлинно Советская власть, диктатура пролетариата. Матросы горячо приветствовали выступление Залежского на VI съезде, его сообщение о том, что после 3–5 июля на сторону большевиков перешли все основные корабли, в числе которых назывался и «Гангут».

Пропаганда решений съезда сопровождалась ростом революционной активности. Введением драконовских мер Временное правительство не запугало балтийцев. Несмотря на аресты руководителей Центробалта, его деятельность стала возрождаться. Организаторские способности проявлял Николай Ховрин, вышедший из тюрьмы. При активной поддержке масс Центробалт восстановил свой контроль над приказами нового командующего флотом Развозова, как тот ни пытался увиливать.

События развивались, как говорил Ленин, с «невероятной быстротой вихря или урагана»[28]. Матросы, солдаты и рабочие Свеаборгского порта горячо приняли курс VI съезда на вооруженное восстание. Я могу утверждать это, потому что мне, как заместителю председателя профсоюза мастерских, приходилось общаться и с военными, и с гражданскими. Повсеместно выражалось пренебрежение к Временному правительству. Любое его действие встречало противодействие.

Одновременно шло укрепление революционной дисциплины и порядка на кораблях, поднималась боевая готовность и бдительность личного состава. Все уже понимали: идти по новому курсу можно лишь во всеоружии. Удивительно быстро росло политическое просвещение. На самом себе это испытывал. За лето я, можно сказать, преобразился. Ни одного общественного мероприятия — собрания, митинга, заседания — не пропускал. Уже не только читки, но и беседы мог проводить, четко отстаивая классовую пролетарскую линию.

Борьба с корниловщиной

В то время как большевистская партия извлекала уроки из июльских событий, контрреволюция всеми мерами силилась закрепить свой «успех». На нашем линкоре были группы и других партий, в частности кадетов. В ней состояли реакционные офицеры. Они-то и организовывали приезд на корабль буржуазных ораторов, выступления которых сводились к тому, чтобы оклеветать Ленина, партию большевиков и всячески восхвалять Временное правительство, его политику ведения войны до победного конца. Наши офицеры перед матросами не выступали, зная, какую реакцию это вызовет.

Помню день, когда в кубрик зашел матрос Василий Куликов и объявил:

— Братцы, новость! Керенский себе в помощники с правами морского министра назначил лейтенанта французского флота эсера Лебедева. Новоиспеченный помощник министра обходит корабли флота.

…Было ясное августовское утро, когда мимо бригады линкоров прошло штабное судно «Кречет», на борту которого находились командующий флотом контр-адмирал Развозов со всем штабом и помощник военного и морского министра Лебедев. После традиционного обмена позывными с «Кречета» просемафорили, что помощник министра посетит бригаду. Но так как флагманом был «Петропавловск», находившийся в немилости, Лебедев с начальником бригады и офицером штаба флота прибыл на «Гангут».

— Картинка — лучше не придумаешь, — говорили матросы, — русский морской министр в форме французского лейтенанта и перед ним навытяжку с рапортом капитан 1 ранга старик Палецкий!

После этого визита Палецкий часто повторял:

— Зарапортовались мы, батенька! Совсем зарапортовались!

Наверное, встреча с помощником министра так расстроила нашего командира, что он слег в постель, а вскоре вообще покинул корабль.

Совсем иначе прошел визит Лебедева во вторую бригаду крейсеров. Ею тогда командовал энергичный, опытный моряк капитан 1 ранга Модест Васильевич Иванов. За его либеральность и гуманное отношение к команде матросы души в нем не чаяли. Он был общим любимцем флота, базировавшегося на Гельсингфорс.