Я — матрос «Гангута»!

«У нас, революционных социал-демократов, на эти выкрики и угрозы может быть ответ лишь один: нас не запугаете! Каторжные законы для нас не новость. Мы вели свою работу и в худшие времена господства царизма… Бросьте нас в тюрьму, предайте суду, убейте нас, на наши места встанут тысячи новых бойцов, как становились раньше.

Против наших идей окажутся бессильными все ваши каторжные законы.»

В следующих номерах «Волны» печатались корреспонденции с кораблей. Матросы опровергали клевету Керенского на Центробалт и корабли флота.

Хотя Обращение Центрального и Петербургского комитетов РСДРП(б) и призывало оставаться мирно в частях, но после такой разнузданной клеветы Керенского флот не мог оставаться спокойным. Матросы митинговали, до хрипоты обсуждали свои решения, в которых клеймили политику Временного правительства, призывали к решительным действиям.

Глава четвертая. Мы — гвардия Октября

По новому курсу

Какая-то задержка вышла с выходом «Волны». Бегу в редакцию выяснить. Встречаю там Бориса Жемчужина и члена областного комитета партии Владимира Залежского. Оба хмурые: Антонов-Овсеенко арестован, а редактор газеты Старк вынужден был скрыться, газета запрещена. Спрашиваю: а как большевистские газеты в Петрограде?

— Тоже закрыты, — отвечает Жемчужин. — И «Правда», и «Труд», и «Окопная правда» — все до единой.

— Как же теперь без газет-то? — спрашиваю растерянно.

— Возродим, — с уверенностью заявляет Залежский. — Пускай под другим названием, а возродим.

— Матросы снова начнут сбор денег, — говорю я и тут же отправляюсь в Свеаборгские мастерские, где в тот день должно быть заседание правления профсоюза работников по электричеству. На нем будут представители и от кораблей.

Председатель профсоюза рабочий-большевик Виноградов предоставил мне слово. Информация была короткой. Осудив действия реакции, члены профсоюза и моряки выразили готовность организовать денежный сбор в фонд любимой газеты.

Дней через десять газета действительно возродилась, но под новым названием — «Прибой». Я отправился в редакцию; люди соскучились по газете, нужно скорей доставить ее на корабль. Поздоровался с Жемчужиным, поздравил его с рождением газеты, а он, кажется, и не обратил на это внимания. Был явно расстроен. Может, работа без опытного Старка не ладится?

— Возьмите вот, почитайте коллективно, — подал он какую-то буржуазную газету. — Еще одна преступная акция Временного.

Это было сообщение «от прокурора Петроградской судебной палаты о расследовании событий 3–5 июля и о привлечении к суду… Ленина и других большевиков».

Бурное негодование вызвало это сообщение. Палубы дрожали от топота матросских каблуков. Было ясно, что решение грубо состряпано. Мы спрашивали друг у друга: а что товарищ Ленин — неужто пойдет на судебный процесс? Одни говорили, что являться ему на этот суд нечего. Другие утверждали, что с трибуны суда Ленин пригвоздит лгунов к позорному столбу.

Целую неделю шли дебаты. Вопрос оказался не простой — даже Жемчужин был в затруднении ответить, сослался на то, что все зависит от обстановки в Петрограде, существует ли там демократическая справедливость.

Меня обеспокоило отсутствие Залежского, уж в который приход не вижу его. Не схвачен ли?

— В Петрограде он, — ответил Борис Алексеевич. — На шестом съезде партии. — И сказал о важности этого события в нынешний критический момент.

Большую новость принес я на линкор!

В очередной приход Жемчужин встретил меня ободренным:

— Есть ответ на волнующий нас вопрос! — И протянул два номера газеты «Рабочий и солдат».

Я увидел заголовок: «Ответ тов. Н. Ленина».

Читка ленинского ответа проходила с захватывающим вниманием. Шаг за шагом вождь партии опровергал клевету. Ни он с балкона дворца Кшесинской, ни кто другой из большевиков не призывали демонстрантов к вооруженному восстанию, как утверждается в обвинении. Не содержалось этого призыва и в Обращении ЦК, которое было набрано для «Правды» и не увидело свет только из-за нападения юнкеров, разгромивших редакцию. В ответе уточнены факты, связанные со стрельбой на улицах: первые выстрелы сделаны не демонстрантами, а по ним. Сказано в ответе и о явке на суд:

«Было бы, конечно, величайшей наивностью принимать „судебные дела“, поднятые министерством Церетели, Керенского и К° против большевиков, за действительные судебные дела. Это была бы совершенно непростительная конституционная иллюзия.»[26]