Я медленно открыла эту дверь

Так совершилась очередная перемена в моей судьбе. Я ушла со студии Горького спокойно, тихо, без скандала и выяснения отношений: все понимали – пошла на повышение. Стала главным редактором – директором.

Я уже говорила: всё хорошее приходило ко мне безо всяких моих усилий и хлопот. Наверное, в этом и заключалось моё счастье.

65

Когда я пришла в Сценарную студию, на какое-то мгновение показалось, что я вернулась в далекую юность. Конечно, всё стало другим. Давно уже не было редакторов, с которыми я когда-то работала. Не было замечательного художественного совета. Да и место новое: прежде Студия занимала несколько комнат в боковом крыле Комитета по кинематографии, а теперь помещалась в старинном особняке в Воротниковском переулке, где когда-то у своего друга Нащокина останавливался Пушкин: об этом напоминала мемориальная доска перед входом. Там же находилась редакция альманаха киносценариев, но основные помещения принадлежали Студии. Директор, то есть я, сидел в большом кабинете, в который нужно было проходить через секретарскую комнату. Должность называлось пышно: «главный редактор – директор ЦСС». Всё было другое. И всё же… Могла ли я когда-то подумать, что возглавлю студию, с которой начинала свой путь в кинематографе?

Теперь, оглядываясь назад, понимаю, что после объединения «Юность» это были самые счастливые дни моей работы.

ЦСС, как ее чаще всего называли, работала теперь не только на республики, но и на столичные студии. При мне там, например, писался сценарий В. Мережко «Родня», который поставил Н. Михалков, «Охота на лис» А. Миндадзе для В. Абдрашитова.

В студии, которой до меня руководил В. Соловьев, сложился дружный и по-настоящему творческий коллектив: М. Кваснецкая, Г. Сенчакова, Е. Котова (бывший завлит «Современника» в лучшие его годы). Самым ярким и интересным был Александр Свободин – критик и драматург. Еще один человек, за знакомство с которым я благословляю судьбу.

У него не было никаких ярких особенностей – ни запоминающейся внешности, ни блистательной говорливости. Но это был настоящий русский интеллигент. Именно русский, хоть он и был евреем.

Написала это и сама на себя разозлилась. Какая разница – еврей, русский, грузин, украинец. Русская интеллигенция – общее понятие. Не берусь его расшифровать, хотя очень чувствую. Не просто человек умственного труда, а человек, приобщенный к культуре всем своим существом. Тонкий, одухотворенный, в чем-то, может быть, слабый, но наделенный силой особого восприятия мира. …Нет, остановлюсь. Ничего не получается.

Короче, Саша Свободин, как мы его между собой звали, был человек необыкновенный. Когда он начинал говорить, все замолкали, и на лицах появлялось выражение какого-то особого внимания и даже просветления.

Он бывал и уклончив, и празднословен. У него было достаточно своих слабостей, как у всех нас. Но в главном, в решающем – всегда точен, глубок и прозорлив. Когда мне нужно было принять решение в сложных ситуациях, которых хватало с избытком, я всегда советовалась с ним. И если даже не соглашалась до конца, всё равно учитывала его мнение, вдумывалась в сказанное им.

У Саши было очень плохо с глазами. С детства носил очки с толстенными стеклами. Однажды он оказался в заграничной командировке со знаменитым офтальмологом Федоровым. Кажется, в Англии, в каком-то небольшом городе. Они подружились. Общались, гуляли. Федоров пытливо поглядывал на Сашу и вдруг попросил – снимите очки. Тот снял, всё мгновенно расплылось перед ним, он растерянно замигал. Федоров надел лупу, долго вглядывался в его глаза. Потом сказал: «Кажется, я смогу вам помочь. Вернемся в Москву, позвоните. Вот телефон».

Но Саша не стал звонить. Не верил, что беда, сопровождавшая всю его жизнь, может быть исправлена. Да и привык, наверное.

И вдруг ему позвонила секретарь Федорова, назначила время, просила приехать. Тут уж он не смог отказать. Это было бы невежливо и нечестно.

Сашу осмотрели на новейшей аппаратуре. Федоров проконсультировался с коллегами. Назначили операцию.

Когда через несколько дней Саше сняли повязку, он испытал настоящий шок. Он всё видел без очков и видел так отчетливо, что было больно глазам. Потом постепенно освоился.

Федоров посоветовал ему купить очки с простыми стеклами, потому что лицо за много лет привыкло и как бы сформировалось под очки.

Это было просто счастье.

К сожалению, Саше недолго пришлось радоваться. Вскоре его не стало. Упал в метро и умер. Кто знает, может, такая перестройка организма вредна в немолодом возрасте. А может, просто случайное совпадение. Мне было очень горько потерять его, хотя мы уже не работали вместе и редко встречались.