Я, Микеланджело Буонарроти…

Эта манера – выкрикивать слова в лицо оппоненту – сохранится у Микеланджело на всю жизнь. Позже, с возрастом, она, конечно, немного смягчится, но все равно из-за такого неджентльменского способа общения многие люди станут сторониться Микеланджело, считая его человеком недружелюбным. Микеланджело действительно было легче видеть в незнакомом или малознакомом человеке потенциального обидчика, желающего разрушить его внутренний мир, чем друга. С младенчества мальчик научился оберегать и защищать свою душу от посягательств, что помогло довольно рано сформироваться его гению, который вскоре дозрел до истинного мастерства и не был растрачен на пустяки на протяжении всей жизни художника.

Микеле и Урсула ехали в Сеттиньяно веселые и довольные. Малыш был откровенно рад вырваться из гробовой тишины своего родного дома. Пылкий и темпераментный Микеле никак не мог выплеснуть там накопившиеся эмоции и получить взамен новые. Он практически заболел, став частью этого чинного и благородного семейства. Микеланджело там невзлюбили, и он это быстро понял. Лишь Урсула была его отрадой. Женщина старалась при каждом удобном случае приласкать ребенка, пела ему песни, которые пела кормилица, напоминала о дорогих его сердцу маме Барбаре, папе Томазо, братишке Джулио.

В доме скарпеллино все были рады возвращению Микеланджело. Там он пробыл еще полгода. После бурных расставаний Микеланджело, которому тогда от роду было три с половиной года, привезли на виллу Буонарроти, что под Флоренцией.

Лодовико Буонарроти не мог понять, принял он своего сына Микеланджело или нет. С одной стороны, целостность семьи восстановлена, с другой – мальчишка действительно какой-то другой. Вроде и не из их семьи. В доме скарпеллино было не принято подавлять эмоции или скрывать чувства. Если тебе смешно – смейся, громко, раскатисто, чтобы эхо разлеталось по Апеннинам; если хочешь плакать – плачь, если нужно, то один, но плачь, не мучай себя. Так живут в горах и по сию пору. Если ты мне враг – то враг, если друг – друг. Полутонов не бывает. Микеланджело усвоил эту манеру общения. Страстный по своей природе, он всем своим видом показывал, кто ему нравится в доме, а кто нет. При виде Урсулы он становился ласковым и нежным, терся о ее руки, как котенок; хмурился, сдвигал брови, надувался, сжимая кулачки при виде Франчески. Родная мать и не помышляла о том, чтобы завоевать дружбу сына, и не скрывала, что резкая манера общения мальчика, его неспособность совладать со своими чувствами ее раздражают.

В собственном доме Лодовико ощущал себя как на поле битвы. Он стал замечать за собой качества, о существовании которых и не подозревал. Почти крадучись входя в залу, где семья Буонарроти обычно трапезничала, подеста, который раньше был веселым, непринужденным в общении человеком, теперь внимательно всматривался в лица сидящих за столом людей, определял с точностью флюгера, какие ветры нынче дуют в доме. Лодовико знал о напряжении, возникшем между Микеланджело и Франческой. Как ни странно, отец не злился на сына за его враждебное отношение к матери. Лодовико завидовал мальчику, ибо Микеланджело удалось задеть такие струны души Франчески, которые, как знал мессер Буонарроти, ему не подвластны. Пожалуй, отец понимал, толком не отдавая себе в том отчета, что мать и сын очень между собой схожи.

Франческа устала бороться. Бороться с собой, с противоречиями, раздирающими ее душу, с неприязненным отношением среднего сына Микеланджело. (Здесь надо оговориться, что в этих непростых отношениях никто не хотел уступать, мать и сын находились на равных позициях.) Она устала бороться с ограниченностью своего мужа. Да просто устала от всего. Как я уже говорила ранее, у нее больше не оставалось никаких желаний.

В это же самое время у моны Франчески и мессере Лодовико появился четвертый сын, Джовансимоне. Нервный и слабый, он все время плакал.

Трое маленьких мальчиков смотрели, как Урсула заворачивает их брата в пеленки. Они стояли серьезные, задумчивые и какие-то взрослые. Для Джованни, как его называли потом в семье, тоже взяли кормилицу.

Франческа кашляла. И без того худенькая, она в последнее превратилась тень. На улицу женщина почти не выходила – не было сил. Они сидела у окна и смотрела в сад. Там у заштукатуренной стены кто-то копошился. В перемазанном глиной существе она с трудом узнала своего нелюбимого сына – Микеланджело. Сейчас он вообще был похож не на мальчика, а скорее на червячка, ползающего по земле, лепя из нее какие-то фантастические фигурки и строения. А еще Микеланджело обожал рисовать углем.