Я, Минос, царь Крита

   — Не могу больше выносить твою болтовню! — крикнул я ей вслед. — Что ты за человек... отдаёшься не любя и несёшь при этом всякий вздор!

Моим наложницам всё стало известно — я знал, что у стен есть уши. Вскоре после изгнания Сарры ко мне пришла Дурупи. Взяв меня за руку, она, гордясь собой, увлекла меня в какое-то помещение с расписанными стенами. По углам стояли экзотические растения, стены украшали роскошные ткани. Рабыня принесла мне вино и небольшие лепёшки, а из соседней комнаты тем временем донеслись звуки флейты и лиры.

Я с удивлением глядел на Дурупи, оставшуюся в одной накидке. Она грациозно исполняла какой-то неведомый мне танец, совершая при этом соблазнительные движения животом и верхней частью тела...

   — Это танец живота, — пояснила пожилая рабыня, как раз ставившая на пол блюдо с фруктами.

В ответ на мой вопросительный взгляд она добавила:

   — Этот танец, повелитель, прежде посвящали плодородию — он служил подготовкой к рождению ребёнка.

Я восхищался Дурупи, которая в эти минуты вращала животом, время от времени легко вскидывая им.

Шёпотом, словно выдавая какую-то тайну, старая рабыня сказала мне:

   — Женщины в гаремах царей и вельмож в Анатолии и Финикии исполняют этот танец, чтобы развлечь своего господина или его друзей. Танец живота уходит своими корнями в незапамятные времена.

Кончив танцевать, Дурупи увлекла меня на своё ложе. Когда мы заключили друг друга в объятия, она сказала:

   — Минос, любимый, будь осторожен! Все, кого ты изгнал из дворца, станут отныне твоими врагами...

Эпилог

Меня окружали сотни предателей, и лишь единицы продолжали верить, что я способен спасти страну. Я постоянно искал обнадёживающие признаки, но не обнаруживал их.

Я издавал законы, однако помнил о существовании законов природы, которыми и мне следовало руководствоваться. Движение листьев на дереве указывало мне направление ветра. По уровню воды в резервуарах я мог определить, достаточно ли влаги скопилось в почве. Я знал, что за днём неизбежно приходит ночь, а семь засушливых лет нередко сменяются семью урожайными. И разве издавна не было известно, что за периодом упадка следует период подъёма?

Волнения в деревнях всё росли. Едва ли не каждый час приносил мне подтверждение, что многие из зачинщиков были обманщиками и болтунами, которые дурачили крестьян, одержимые в действительности безмерной жадностью. Имея деньги, каждый оборванец мог обзавестись свитой и даже нанять солдат. Он мог присвоить себе любой воинский чин. У кого денег хватало всего на десятерых, становился таким образом «капитаном»; вдвое большее количество нанятых делало такого проходимца «полковником». Тот же, кто оказывался достаточно богатым, чтобы вооружить целую армию, мог произвести себя в «генералы».

В городах всё чаще встречались разряженные бездельники, самовольно присвоившие себе право командовать. До меня доходили слухи, что между этими новоявленными командирами происходили подчас ожесточённые столкновения. Уже сейчас спорили из-за добычи, которую ожидали захватить в храмах, из-за сокровищ, которые надеялись обнаружить в моём дворце. Заранее разгорелась борьба за мои земли, делили даже моих наложниц и рабынь.

Страхом и обеспокоенностью людей не преминули воспользоваться шарлатаны. Они предлагали на рынках приносящие счастье амулеты, которые охотно раскупались. Многие бросились к предсказателям и ясновидцам.

Капитаны судов и торговцы рассказывали в тавернах самые противоречивые истории о мятежах. Одни уверяли, будто в Гурнии крестьяне разрушили храм. По утверждению других, эти самые крестьяне защитили от солдат-мародёров место жертвоприношения. Каждое судно, приходящее в Амнис и Ираклион, привозило всё новые сведения, но они только мешали уяснить истинное положение дел.

Во многих местах простые крестьяне провозглашают себя правителями и первым делом объявляют всех моих чиновников рабами.

Я вспомнил о своих судах, отправившихся добывать рабов. Мне не давала покоя мысль, вправе ли я ущемлять человеческое достоинство рабов только для того, чтобы возрождать города, — возвращая Криту былое могущество.

В поисках ответа на мучившие меня вопросы я, переодевшись и взяв на спину большую корзину, отправился по деревням просить подаяние.

— Будьте милосердны, подайте что-нибудь служителю мудрости! — повторял я.

Чаще всего мне подавали женщины: в одном месте я получил пригоршню ячменя, в другом — несколько олив. Случалось, что на меня спускали собак и забрасывали камнями. Как-то мне пришлось ночевать в хлеву на связке тростника, и я слышал, как туда забралась любовная парочка: они шептали друг другу нежные слова и безбоязненно предавались любви...

Я задумался. Когда происходит смена власти и одного царя сменяет другой, когда страну потрясают мятежи и войны, в души людей закрадывается страх, и они стремятся заглушить его, предаваясь чревоугодию, пьянству и плотским утехам.