Я, Минос, царь Крита

   — Смотри на вещи трезво, Минос. Мы опекаем и исцеляем, учим детей, показываем крестьянам, как лучше обрабатывать землю и выращивать скот. Мы стремимся сформировать человека. Ведя людей к богам, мы открываем им глаза и делаем свободными. Крестьянин, приобщившийся к богам, будет трудиться лучше, чем тот, кто затаил в сердце ненависть. Религиозный человек, вверяющий свою болезнь в руки богов, выздоравливает быстрее — и это не выдумка жрецов. Рабочий, который носит в душе богов, обнаружит в руднике больше руды, чем тот, кто тупо копается в земле подобно зверю, — и это не ложь во спасение, поверь! Только этим путём можно привести Крит к счастью, Минос!

Он испытующе посмотрел на меня, словно желая удостовериться, что я уже вполне спокойно восприму то, что он ещё хочет сказать. Я догадался, что он приготовил для меня дополнительный весомый аргумент, и не ошибся.

   — Человек, испытывающий радость, трудится лучше. Я провёл на землях, принадлежащих одному из храмов, несколько опытов. К десяти рабам, занятым рыхлением земли, я велел приставить музыканта, поручив ему подбадривать их. Оказалось, что под музыку они работают лучше и не так быстро устают.

   — Это правда? — удивился я.

   — Истинная. Я повторял свои эксперименты на кожевниках, красильщиках и гончарах. Все они трудились с большим подъёмом.

   — Вы можете позволить себе такую роскошь, потому что отовсюду получаете подарки.

   — Почему ты всегда так настроен против жрецов? — спросил он, недоброжелательно взглянув на меня.

   — Потому что вы не помогаете мне. Именно вы препятствуете сотрудничеству. Почему меня не поддерживают, по крайней мере, умные и порядочные жрецы? Почему боги позволяют некоторым жрецам, рвущимся к власти, так злоупотреблять доверием людей?

   — Не надо так говорить, Минос. Тебе известно, что немало жрецов самоотверженно служат богам, а значит, и людям. Есть сильные и слабые люди и, следовательно, сильные и слабые жрецы. Согласись, Минос, что после хаоса, вызванного большим наводнением, нам, жрецам, всё же удалось вновь зажечь во многих людях свет веры в могущество богов! — Некоторое время он сидел задумавшись, а затем продолжил: — Пусть светильники не блещут чистотой, а налитое в них масло распространяет зловоние, тем не менее они дают свет, без которого люди жили бы во мраке и дикости.

Я понял намёк верховного жреца и ответил:

   — Я тоже не хочу угасания божественного света. Пусть и впредь жрецы будут оплотом веры в богов и опекают людские души. Но только надо, чтобы и они отдавали государству то, что ему причитается, и — в этом наши с тобой представления расходятся, — не были государством в государстве. Религиозные законы распространяются на всех — столь же обязательными для всех должны быть и законы государства. Нельзя допускать, Манолис, чтобы жрец избегал суда за совершенное преступление. Не должно существовать особых прав ни для кого, будь то чиновник или крестьянин, ремесленник или жрец. Каждый критянин стремится к счастью. Но пути достижения этой цели столь же различны, сколь не похожи друг на друга и сами люди. У каждого собственное представление о счастье. Я как царь обязан быть выше всего этого, быть справедливым и следить за тем, чтобы никому не оказывалось никаких предпочтений.

Оставшись один, я бессильно опустился в кресло, чтобы ещё раз перебрать в памяти разговоры, которые мне пришлось сегодня вести. Был уже вечер.

Я припал губами к амфоре, словно умирал от жажды. Вино придало мне уверенности и сил.

   — Несмотря ни на что, я сделаю тебя счастливым, Крит! — поклялся я самому себе. — Я спасу тебя, Крит!

В этот момент у меня появилась удручающая мысль. Я вспомнил, что и в окрестностях Кносса уже были отмечены бунты, спровоцированные жрецами, чьи предводители явно не согласны с моими законами. «Пещера Иды!» — мелькнуло у меня в голове...

Всякий раз, когда я не находил выхода, когда нуждался в совете, я становился паломником, который проделывал последний отрезок пути к этой пещере, как обездоленный крестьянин.

И вот теперь перед моим внутренним взором вздымались горы, расстилались долины и где-то вдалеке виднелся вход в пещеру.

На следующий день я отправился туда. По обыкновению, мы оставили колесницы в деревне Аногия, а дальше поехали верхом.

Мы приблизились к отвесной скале, у подножия которой зиял вход в пещеру.

   — О, Зевс! — бормотал я. Слуга, много лет ходивший за моей лошадью, рассказывал мне, что здесь вырос Зевс. Тогда я был горд тем, что слуга говорил о Зевсе, а не о Загрее.

Слева от входа стоял алтарь, на который я принёс свою жертву. И только после этого осмелился ступить в святая святых.

Уже через несколько мгновений меня окружила загадочная, таинственная темнота. Казалось, будто камни ожили и у них есть лица и голоса. Потом мне почудилось, что я вижу какие-то тени. Может быть, это богиня гор Диктинна со своим божественным сыном или Зевс в окружении нимф?

   — Диктинна! — взволнованно воскликнул я. — О, повелительница священной горы!