— Может быть, тебе прислать ту молодую девушку, ныряльщицу за губками?
— Нет, — повторил я, — оставь меня в покое.
Я выставил её из комнаты и опять вернулся к амфоре, чтобы утопить своё горе в вине. Но едва я собрался припасть к ней губами, как охрана доложила о приходе Манолиса.
Всё во мне протестовало против него, я готов был обрушиться на него с бранью, даже собрался было отказать ему. Однако мало-помалу я успокоился и велел пригласить верховного жреца.
Манолис упал передо мной на колени, несколько раз униженно коснувшись лбом пола.
— Что это значит? — грубо бросил я.
— Ты знаешь, достойнейший повелитель, что во многих местах вспыхнули мятежи. Крестьяне и ремесленники, не говоря уже о заключённых и рабах, взбунтовались... Побережье, горы и долины охвачены восстанием.
— В чём же причина? — спросил я, разыгрывая неведение.
— Ума не приложу... по-моему, на Крите нет человека, который не ценил и не любил бы тебя, который не был бы готов отдать за тебя жизнь. Повсюду благословляют твоё имя...
— Прекрати ломать передо мной комедию, — сурово оборвал я Манолиса. — Сборщики налогов обирают народ, да и вы, жрецы, ничуть не лучше. Горе арендатору, который не в состоянии расплатиться с вами. Вы не менее жестоки, чем надсмотрщики и прочие чиновники. Ты глубоко разочаровал меня, Манолис! С того дня, как я отказался дать тебе рабов, которых ты просил, ты начал строить мне козни. Почему ты не стал моим союзником в восстановлении Крита? Если я что-то сделал не так, честно скажи мне, что именно. Я хотел бы иметь человека, критянина, с которым мог бы поделиться своими заботами, который давал бы мне добрые советы, направленные на благо всех критян. Было время, когда я надеялся, что таким человеком будешь ты!
Я заметался, как затравленный зверь, но всё же, взяв себя в руки, продолжил уже более спокойным тоном:
— Я собирался выслушивать о горестях, нуждах и чаяниях несчастных и гонимых от них самих, поэтому отказался от твоей цензуры и не последовал твоим советам. Я хотел, чтобы виновные были наказаны, а к пострадавшим проявляли чуткость и восстанавливали попранную справедливость. Может быть, всё это было моей ошибкой?!
— Народ недоволен, государь...
Я прервал его:
— Разве мало критян, которые опять счастливы? Торговля процветает, многие зарабатывают на этом, на рынках есть овощи, фрукты, мясо.
— Купить всё это могут только те, кто живёт в достатке. Те же, чьи поля не приносят урожая, голодают. Пять десятков голодающих способны взбунтовать всю округу. Согласись, одна ядовитая змея может отправить на тот свет целую деревню! Ты дал людям работу и пропитание. Однако крестьяне трудятся до изнеможения. Тот, кто раньше обливался потом на полях с восхода до заката, сегодня вынужден приходить за час до восхода и заканчивать работу спустя час после захода солнца. И хотя труд его стал более изнурительным, из-за чрезмерных налогов он остаётся голодным. Ты строишь города и прокладываешь дороги и не видишь, что многие крестьяне продолжают жить в нужде. Раньше существовал обычай, чтобы каждый десятый день у людей было время посетить могилы близких и побеседовать там с тенями предков. Сегодня это стало невозможным. Прежде работа на улицах и площадях, на колодцах и в лесах засчитывалась в налог, а сегодня всё это приходится делать безвозмездно, да ещё и платить налоги. Это плохо, государь...
— А как мне быть? — удручённо спросил я. — Я хочу добиться владычества Крита на Средиземном море. Возрождение требует немалых жертв. Разве ты смотришь на это иначе?
— Ты приказываешь мне отвечать?
— Да, приказываю.
— Верни опять людям каждый десятый день. Распорядись, чтобы они трудились только с восхода до заката, позволь им и впредь бесплатно работать на богов.
— В таком случае вы, жрецы, снова получаете особые права. Разве вы важнее государства? Моя борьба за возрождённый сильный Крит идёт на пользу всем критянам. У тебя есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Оглянись кругом, прислушайся — ведь мы уже кое-чего добились. Мы должны продолжать идти этим путём вдвоём — ты как жрец, и я как царь!
— Пойми меня, благородный Минос, — ответил Манолис. — Если люди будут меньше трудиться, у них останется больше времени для служения богам. Только боги в состоянии поселить в их душах мир. Если боги будут каждый день слышать молитвы, они опять станут милосердны к критянам. Боги карают и воздают, отбирают и даруют. Мы, жрецы, призванные указать путь к богам, должны требовать от людей усерднее молиться и приносить больше жертв...
Возмутившись, я остановил его:
— И это поможет победить голод?! Всё это одни пустые слова, — воскликнул я, — далёкие от правды, это спор о Загрее и Зевсе!