Я-муары. Откровенные истории блогера

Кроткая моя и нежная бабулечка никогда не перечила своим детям, внукам и правнукам. Она считала, что век ее уже прошел, и теперь она в послушании у всех, кто терпит ее старость. Поэтому бабушка доверчиво протянула мне свою руку, больше похожую на птичью лапку. Я налила на ватку резко пахнущий йод и щедро намазала руку с двух сторон. Потом плотно, несколько неуклюже замотала бинтом. И счастливая отправилась спать, заверив бабушку, что к утру все пройдет.

Почему бабуля сразу не ликвидировала лечебную повязку, наложенную слишком компетентной во всем четырехлетней внучкой? Может, она тоже надеялась на целительную силу йода?

Как и многие не очень образованные люди, она с огромным уважением и трепетом относилась ко всем лекарственным препаратам. К утру вся кожа на бабушкиной руке под бинтом сгорела и стала лоскутами облезать. Бабушка показала мне это только для того, чтобы оправдаться. Она боялась, что я расстроюсь, что она сняла без моего ведома повязку.

Казалось бы, такого безответного человека любой мог безнаказанно обидеть. Но бабушкина кротость, незлобивость и смирение были такой силы, что все мы старались опекать ее, не расстраивать ничем. Мы берегли свою бабулечку.

Вся наша большая семья любила ее, все старались бабу Груню баловать и ласкать. Она была такая милая и приятная. Всем и каждому старалась помочь и услужить.

В ее комнате (ей, кстати, отдали самую большую и светлую комнату в квартире) всегда приятно пахло чем-то чудесным. Особенно сильно чувствовался этот запах, когда бабушка открывала старинные молитвословы или доставала из квадратненькой толстенькой коричневой сумки ладан, или свечки, или кусочки просфорочек.

В правом углу комнаты, на специальной полочке, стояла икона Божьей Матери – бабушкина венчальная икона. Небольшая, в киоте. Внутри была еще по контуру иконы согнутая веточка искусственных белых цветов.

Надо было видеть, с каким трепетом подходила бабушка к иконе. Она поправляла платочек, одергивала халат, выпрямлялась настолько, насколько позволяла больная спина, и начинала разговаривать с Матерью Божьей. Это выглядело именно как беседа. Сначала она что-то шептала, кланялась, а потом какое-то время стояла, вглядываясь в лик Богоматери светло-светло голубыми глазами, выцветшими от старости и слез.

Бабулечка была такая уютная. Мне так нравилось сидеть рядом с ней и слушать, как она вспоминает. Труженица, она не могла сидеть просто так, поэтому руки ее были заняты вязанием. И конечно, рядом вязала и я. Шарфики, носочки.

Я была абсолютно счастлива. Бабушка брала мое рукоделье, поправляла, что-то распускала. Она никогда-никогда не ругала меня, не журила даже, ни в чем не осуждала. Рядом с ней невозможно было шалить или не слушаться. Мне кажется, что лучше всего я была именно рядом с ней. Дело даже не в том, что я тихо сидела. Я внутри себя становилась лучше. Бабушка рассказывала о святых местах, об ангелах, о разных людях. И как-то так умела повести свой рассказ, что сразу очень хотелось побывать и в святых местах, и увидеть ангелов, стать хорошей и достойной таких чудес.

В ней была тишина и покой. Мы беседовали, считали петли. Потом бабушка снимала свой платочек, доставала из волос круглый пластмассовый гребешок и начинала причесывать меня, долго-долго. И все это с бесконечной лаской и разными напевными присказками. Она рассказывала мне, какая я красавица и умница, и тут же добавляла, какая умница и красавица мамуля моя, и сразу же говорила, какая необыкновенная красавица и умница мамуля мамули моей, ее дочка Анечка.

Говорила она это с такой любовью и убежденностью, что не поверить было нельзя. Потом бабулечка, перечислив все мыслимые и немыслимые достоинства своих любимых дочек, внучек и правнучек, с тихим лукавым смешком добавляла: «А вот я не такая, я не красавица была и не умница. Вот мама моя – красавица. У нее такая коса богатая была, что она ее много раз вокруг шеи обматывала, чтобы заплести. А густая какая! Маме приходилось перед летом срезать целые пряди, чтобы полегче было ходить. Все эти прядки она нам, дочкам, давала, мы их вплетали в свои косы, чтобы волосы богаче казались. «Все соседки удивлялись: «Ну и косы, Маша, у тебя и у девок твоих!» И знать не знали, что это одна мамина коса всех так украсила!

Бабушка Груня родилась в богатой крестьянской семье в Поволжье. Она рассказывала, что у ее деда одних книг по сельскому хозяйству был целый кабинет. Сама бабушка училась мало – всего три класса. Но могла наизусть долго читать стихи Пушкина, рассказывать о том, чему их учили в церковно-приходской школе. Конечно, она умела читать по-русски и по по-церковнославянски.

Речь ее была удивительно правильная, красивая, образная. Ни одного грубого или даже громкого слова никто от нее никогда не слышал. Истории о своей жизни она рассказывала обычно грустные. Но тут удивляться нечему: какая жизнь, такие и истории.

В семье все ее братья и сестры были высокими, ладными и красивыми. Дедушки и бабушки – долгожители.