Я-муары. Откровенные истории блогера

Помню, сидим мы с мужем моим на свадьбе сельской, это уже, конечно, закат советской эпохи, но в деревне ещё вполне она. В деревне все не быстро меняется.

Так вот. Сидим, празднуем, напротив нас девушка вся такая в розовом-розовом, кружевном-кружевном. А рядом парнишка – темно-синий костюм, белая рубашечка. И так сидят они чинно, пряменько. Друг на друга не смотрят. А все ж кажется мне, что какая-то интрига между ними наклевывается.

И точно: медленно так поворачивается этот аристократически бледный парень к девушке, слегка наклоняется к ней и делает так: «Бе-е-е». Ну, короче, так делает, как люди с диагнозом «перепил». И девушка уже не совсем розовенькая и кричит она ему отнюдь не слова любви.

Короче, застолья были отменные, и люди вкладывались в них, не щадя живота своего! В прямом смысле.

Фотография позднейших времён, но настроение тоже передаёт.

Первоклассница

Школа начальная. Сегодня о ней. Давайте опять доверимся волнам нашей памяти и отправимся туда, где белые бантики, деревянные пеналы, колготки гармошкой на коленях. Мешок со сменкой в руках, ранец за плечами. Первые трудовые будни маленького человека, которого так неожиданно назначили взрослым.

Первое казенное учреждение в жизни. Садик не в счет. Даже моя мамуля, которая так вопила, когда ее тащили в садик, что к бабушке моей подходил милиционер и требовал предъявить права на ребенка, попав в школу, не смогла удержаться от горестного вопроса: «И что мне, дуре, в садике-то не нравилось?!» Так, по крайней мере, она мне сама рассказывала.

Я – первый ребенок в семье. Первому всегда достается по полной. У родителей еще слишком много энергии и мало опыта. Меня отдали в престижнейшую английскую школу на Патриарших прудах. Чтобы поступить туда, я прошла собеседование. Но, так как беседовать я полюбила с где-то с года с небольшим, никаких неприятных впечатлений, кроме беглой мысли, что уж как-то быстро и бестолково мы пообщались с двумя немолодыми тетями и одним дядей в галстуке, у меня не осталось.

Первого сентября меня привели в эту школу. Взрослые люди решили, что первый день детской неволи – это великий праздник. В соответствии с этим двор перед школой был забит разнокалиберными школярами, сосредоточенными учителями и растерянными, криво улыбающимися родителями. Первоклассников выстроили в шеренгу, и к нам стали подходить десятиклассники. Получались пары: выпускник – мелкий новобранец. Я напряженно следила, кто же достанется мне?

Мне досталась самая некрасивая долговязая девушка в очках. С ней за руку я и вскарабкалась на высокое каменное крыльцо, прошла через зеленые двери, протащилась по гулким длинным коридорам и, наконец, оказалась в своем классе. Первом «А».

В классе нас встретила средних лет учительница среднего роста и средней упитанности. Круглое лицо, светлые, коротко стриженные волосы. Очень узкие, сжатые в ниточку губы и совершенно прозрачные льдистые голубые глаза. Много людей прошло перед моими глазами за жизнь, много разных лиц я видела год за годом, но именно ее так врезалось в память, что сейчас, когда я пишу о ней, она как живая стоит перед моим внутренним взором, все так же укоризненно поджимая губы и щуря прозрачные глаза.

Она меня сразу возненавидела. Почему? Бог весть. И конечно, тогда я этого не понимала. Потому что во мне такого чувства не было и быть не могло. Опытные духовно люди пишут, что если мы видим в ком-то какие-нибудь недостатки, то, вне всякого сомнения, эти же недостатки присущи и нам. Пороки замечают порочные, светлому все светло.

В моей душе чувства нелюбви в то время быть не могло. Я росла среди любящих взрослых, в стайке веселых и добрых подруг. Жизнь моя была ясной и солнечной. Меня все любили, и я любила всех.

А тут первый раз столкнулась с деятельной нелюбовью взрослого человека. По-моему, я ей была противна даже физически. Она отсадила меня как можно дальше от себя, на предпоследнюю парту. Соседом мне назначила мальчика, которого все в классе избегали. У него из носа постоянно текли зеленые сопли, и он их слизывал длинным розовым языком. И так урок за уроком. Я с ужасом косилась на него и старалась как можно дальше отодвинуться.

Еще оказалось, что я левша. Учительница сразу категорически запретила мне пользоваться привычной левой рукой, а правая моя вырисовывала такие каракули, что учительница показывала всем мои тетради в качестве доказательства моей полной умственной неполноценности.

Я недоумевала. До школы меня все считали умной-преумной красавицей. И я, честно говоря, тоже в этом и не сомневалась. Дома лежали сотни моих фотографий, профессионально снятых отцом-журналистом. И с них на меня смотрела милая забавная девочка. Знаменитые поэты и писатели, постоянно наводнявшие квартиру родителей на улице Горького, целовали мне руки, называли на «вы» и пророчили блестящую будущность. Я была тоненькая и гибкая, меня отобрали из сотен девочек в школу Ольги Корбут. Какая же злая фея заколдовала меня? Почему теперь я всем кажусь отвратительной?