Пацаны притихли и больше не отсвечивались. Я старательно показывал, что отсутствие Нины, лишний повод для их вседозволенности. Что мама скоро вернется и жизнь войдет в привычное русло. Я был так убедителен, что искренне сам в это поверил!
Она не могла бросить сыновей. Ни под каким предлогом, ни за какие миллионы. Сыновья были её радостью и отрадой, её живительным источником, её силой. А значит, рано или поздно, Нина обязательно вернется. И тогда я заставлю её меня выслушать. Надо будет – привяжу и кляп в рот засуну, но моя жена просто обязана мне поверить.
Трубку Нина так и не взяла, а затем смысл звонить и вовсе пропал. Телефон выключили или же он попросту разрядился от количества моих непринятых звонков.
Странно, но впервые за время, которое я занимаю на посту финансового директора, с работы мне никто не позвонил. Или Инна отрабатывает свой прокол, прикрывая моё отсутствие банальными, но от этого не менее действенными, отговорками.
Дожидаюсь, когда сыновья уснут, наигравшись в очередной, на моей памяти, компьютерный шутер и оставляя включенный во всем доме свет, на случай если Нина решит вернуться, решаю всё же съездить к Разумовской в гости.
Счёт для моей секретарши, который я ей непременно выставлю в скором времени, рос со стремительной скоростью. Надо бы записывать куда-то в ежедневник, чтобы, когда придет час расплаты, напротив каждой строчки с прегрешениями это ведьмы появлялся, придуманный мною, метод наказания.
В дороге накручиваю себя до такой степени, что опять начинаю испытывать жгучее раздражение, которое грозится перерасти во что-то гораздо большее. Человек, вошедший однажды в раж, ни перед чем не остановится. А я, оказывается, обладатель очень вспыльчивой натуры, стоит на горизонте замаячить Разумовской. Одними своими глазами изводит так, что дышать не хочется. Одни мысли о неё. И днем и ночью. Как в какому-то страшном сне, в который она превратила мою жизнь.
Подъезжаю к её дому и стараюсь не медлить ни секунды. Взлетаю по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, напрочь пренебрегая лифтом. Однако, физические упражнения не справляются с моим кипящим, будто лава в жерле вулкана, гневом.
Маленькая, хлипкая входная дверь в квартиру Разумовской – моя единственная преграда. Можно разогнаться и толкнуть плечом, но вместо этого я тарабаню кулаком по дверному полотну, не заботясь о позднем часе и о спящих соседях. К дьяволу всех! Пусть, как и я, хорошенько прожарятся на адском огне, ощущая лишь непроглядную черноту в своей мелочной душонке.
Заношу кулак, дабы сделать очередной удар, но дверь распахивается, а на пороге оказывается Инна в тапочках на босу ногу, кутающаяся в тонкий простой халатик. Растрепанная и совсем на себя непохожая.
Глава двадцать вторая
Дмитрий
– Нина у тебя? – я не намерен задерживаться в её квартире. Мне достаточно забрать жену подальше от тлетворного влияния Инны, а дальше всё пойдет как по маслу.
Я более чем уверен, что идея спрятаться принадлежала Инне. Как и вырубленный мобильный телефон. В стиле Разумовской.
– Она спит, – зеленоглазая стерва безразлично жмёт плечами, преграждая мне путь в квартиру своим телом.
Мне ничего не стоит её оттолкнуть или даже швырнуть. Но вместо этого я выдерживаю её взгляд, тихо скрипя зубами. Чего я жду? Почему медлю? Зачем сорвался и приехал, если стоит ей, явится предо мной, как я напрочь теряю способность нормально себя вести и разговаривать.
Было легче, когда я обладал Инной. Когда она беспрепятственно могла войти в мой кабинет, расстегнуть одну из своих ошеломительных блузок, высвобождая полушария груди из плена тонкой ткани, а затем заняться со мной безудержным сексом, благодаря которому все трудности меркли, и я чувствовал себя царем, Демиургом. Кем угодно, но только не обычным смертным мужчиной.
– Дай пройти. Я сейчас же должен с ней поговорить, – вспоминаю, что пришёл сюда ради Нины и срываюсь на очередной рёв, пытаясь таким образом скрыть своё маленькое замешательство.
Но Инна отказывается мне подчиняться. Несет какую-то несусветную чушь про то, что Нина вернется домой, только когда сама захочет, а вслед за этим и вовсе закрывает дверь, хватает меня за локоть и тянет в сторону лестничного пролета, ведущего на крышу.
Я не сразу понимаю её замысел, находясь на самая острой грани своего терпения. И эти тонкие пальцы на моем локте, отнюдь не побуждают пелену ярости спать. Она просто переходит в другой формат, заставляя кровь в жилах закипать, но уже не от злости, а от жгучего возбуждения.
Одно единственное прикосновение, будит во мне фонтан из разношерстных ощущений. И я послушно за ней бреду, тяжело и хрипло дыша, преодолевая ступеньки, как какой-то сложный и выматывающий забег.
Инна снова что-то упрямо талдычит, а я на автопилоте огрызаюсь, но заставь меня даже под гипнозом воспроизвести её речь, и я бы не смог. Словно не память, а белый девственно чистый лист бумаги.