Я не псих! Как помочь отрицающему психиатрический диагноз человеку начать лечение

Эти примеры могут отличаться от вашей ситуации. Я привожу их по двум соображениям: дать вам представление о симптомах, важных с точки зрения профессионала, и напомнить, что вы не единственный человек, которому приходится принимать такое нелегкое решение. Помимо вышеописанных способов существуют и другие, не столь быстрые пути: слушания по гражданским обязательствам, опекунство, заблаговременное распоряжение (когда больной, страдающий психическим расстройством, в состоянии ремиссии подписывает доверенность на другого человека, отдавая ему полномочия принимать решение относительно его лечения в случае повторного проявления симптоматики заболевания) и предписанная судом вспомогательная внебольничная терапия. Со времени первой публикации этого издания в ряде американских штатов было создано множество возможностей для различных амбулаторных программ. Хотя принудительное лечение в стационаре обычно применяется в случаях, когда заболевание психики делает человека опасным для него самого или для окружающих, больные с хроническим течением психотических расстройств, проявляющие характерные паттерны поведения вследствие своего заболевания, могут получать предписанную судом терапию на амбулаторной основе.

Помните Майкла Касса из четвертой главы, пациента, которого я встретил на отделении скорой помощи? Его обнаружили скрывающимся в туннеле метро. К тому времени, как полиция нашла его, он не мылся и не ел несколько дней. Он обосновался в опасной близости к действующим путям, объясняя выбор местонахождения тем, что «они (федеральные агенты) никогда не додумаются искать меня здесь».

Майкл хорошо реагировал на терапию. Принимая препараты, он был в состоянии заботиться о себе и не совершал действий, ставящих под угрозу его жизнь. Однако поскольку он не осознавал, что болен, он всегда прекращал пить лекарство, как только выписывался из больницы, — и цикл повторялся заново. Майкл был одним из многочисленных пациентов, которые получили бы массу выгод от программы контролируемого внебольничного лечения.

Он чувствовал мое стремление помочь, хотя не был согласен с тем, что нуждается в помощи.

Когда вы обязываете человека пройти принудительное лечение в стационаре, вас может преследовать ощущение, что вы навсегда испортите доверительные отношения с ним. Но если ваши намерения продиктованы заботой и желанием поддержать, это обычно воспринимается позитивно. Из личного опыта общения с братом (несмотря на четыре госпитализации) я знаю, что Генри в конечном счете все же стал относиться к моему вмешательству в его жизнь (звонки в полицию и его психиатрам) как к проявлению любви. Он увидел мое стремление помочь, хотя и не был согласен с тем, что нуждается в помощи. Понимание добрых намерений стало мощным источником утешения для нас обоих на протяжении нескольких лет, которые потребовались брату, чтобы свыкнуться с мыслью о лечении (а нам с ним — заключить взаимовыгодное соглашение о соблюдении терапевтических схем).

В этой главе мы рассмотрели, в каких случаях решение о принудительном лечении обоснованно, когда и как его организовать. Выдвину предположение, что ваш выбор не случайно пал на мою книгу, и вопрос о госпитализации, вероятно, актуален для вас: значит, самое время заняться этой процедурой. Может быть, вы уже испробовали на практике все предложенные здесь техники, а близкий человек по-прежнему стоит на своем; тогда следует всерьез рассмотреть вариант принудительного лечения. Если ваш близкий тяжело болен и не получает препаратов, то ему нужна помощь прямо сейчас. Разве вы сомневались бы, что требуется срочно отвезти его в больницу, даже несмотря на сильные протесты, случись у него обострение любого физического недуга? Пусть его мнение о своем здоровье непоколебимо и он протестует против вмешательства — рано или поздно он, скорее всего, будет благодарен вам за помощь. Настанет день, когда близкий человек при вашем терпеливом участии поймет, что ваши действия продиктованы искренней заботой и любовью.

Глава 13. Как это осуществить

Когда мне был двадцать один год, я решил строить карьеру на поприще психологии. Как раз в этот период у Генри в мозгу взорвалась шизофрения — подобно отсроченной бомбе, «вживленной» его генами. На следующий день после смерти нашего отчима Генри внезапно заговорил о голосах в его голове и «сумасшедших» мыслях, которые не могли быть правдой. Тогда ему было 29, но уже лет с двадцати пяти он постепенно становился странноватым и отстраненным.

В ту злополучную ночь, когда отчим скончался от сердечного приступа, Генри нашел его на школьной беговой дорожке. Я был первым, кому Генри позвонил и сообщил печальную новость. Я передал ее старшим братьям и сестрам, разъехавшимся по разным уголкам нашей большой страны. Той же ночью я вылетел в Аризону, где Генри жил с родителями. Утром брат встретил меня в аэропорту.