Я не псих! Как помочь отрицающему психиатрический диагноз человеку начать лечение

Всю дорогу, пока мы ехали в его ярко-голубом пикапе «шевроле» 52-го года, я боролся со смущением, стоило нам лишь притормозить на красном сигнале светофора. Однако вовсе не машина тридцатилетней давности, выкрашенная в бирюзовый цвет, заставляла меня краснеть. Действительно, выбор оттенка был необычным даже для Тусона начала восьмидесятых и вызывал любопытные взгляды, но не из-за него мне было стыдно. По мне, Генри имел право выкрасить этот пикап хоть во все цвета радуги после того, как вложил в восстановление машины столько усилий. Чертов драндулет мог быть даже розовым, но я все равно продолжал бы считать Генри образцом мужественности. В своем возрасте он уже поставил новые моторы на десятки старых машин.

Нет, я не стеснялся его пикапа цвета морской волны. Задаться вопросом, как мы выглядим со стороны, меня заставило другое — разговор Генри с самим собой. Брат не смотрел на меня (может быть, не мог). По большей части его взгляд был прикован к чему-то впереди, при этом он непрерывно болтал и смеялся. Иногда он поворачивался и выглядывал из открытого окна на машину рядом, продолжая нести околесицу буквально в лицо пассажиру соседнего авто. На каждой остановке у светофора на нас устремлялись ошеломленные и испуганные взгляды, люди закрывали окна, а один водитель даже показал нам средний палец.

Зеленый свет приносил некоторое облегчение и ненадолго снимал напряжение, растущее внутри меня: теперь никто ничего не заметит, мы только вдвоем. Или нет? Генри продолжал бормотание, как будто меня рядом с ним не было, — точнее, как если бы он разговаривал с кем-то, кого я не видел. В ответ на мой вопрос, о чем он рассказывает, брат засмеялся и произнес: «О, Ксави, мой маленький брат, он здесь, ха-ха-ха». Потом внезапно стал серьезным: «Несчастный случай произошел с папой. Ох, нет, нет, нет. Я играл на гитаре и убил его. Музыка попала в его голову, он споткнулся и упал, он был слишком… уффф… злой дух Папи, понимаешь? Его пожар-угар-удар, понимаешь?» Его речь все больше размывалась, слова становились неразборчивыми, бессмысленные рифмы накладывались друг на друга в случайных сочетаниях. Настоящий салат из слов с фрагментами ясных мыслей — пугающих мыслей. После нескольких попыток завести связный разговор я сдался, потому что был поглощен осмыслением шокирующих новостей, которые Генри сообщил мне по телефону. Как выразился мой брат, он «играл на гитаре, когда убил его». Эта нелепая фраза, как ни странно, подходит для описания моей близорукости в тот момент. Я думал в основном о маме, только что потерявшей второго мужа, и о себе. До меня еще не доходило происходящее с братом.

Ко времени приезда в родительский — теперь уже мамин — дом мне удалось-таки заставить его замолчать. Но в течение этого дня, самого длинного в моей тогда еще юной жизни, стало очевидно, что он очень серьезно болен. У Генри был психоз. Возможно, даже шизофрения. В те времена большинство людей, включая мою семью, понятия не имели, что это вообще такое. Но я понимал, потому что учился на старшем курсе колледжа по направлению «психология» и распознал симптомы — в частности, голоса и бредовые идеи. В конце той непростой недели, поскольку я был «семейным психологом» и ближе всех общался с братом, передо мной поставили задачу: доставить Генри в больницу — точнее, увезти от остальных членов семьи, разбитых горем из-за неожиданной кончины нашего отчима в возрасте 58 лет. Нам предстояло спланировать погребение и похоронить любимого человека, так что всем совершенно неинтересно было заниматься психическим здоровьем Генри.

Сначала я пытался убедить его, что он болен и нуждается в помощи: как вы понимаете, эти попытки потерпели полный крах. К сожалению, будучи новичком в этой ситуации, сразу после провальных уговоров я перешел к плану принудительной госпитализации. Однако врач на отделении скорой помощи, который вел прием, имел достаточно опыта и спросил меня:

— Он угрожает кому-нибудь?

— Нет, — ответил я искренне.

— Он собирается совершить самоубийство?

— Нет.

— Тогда я ничего не могу сделать. Позвоните, если он станет опасным для себя или окружающих.

Мы с Генри ходили по кругу, но так и не могли сдвинуться с мертвой точки. Когда я вернулся в Нью-Йорк, его все еще терзали муки первого психотического эпизода. Примерно месяц спустя, когда последние родственники разъехались по домам, раздался первый звонок от мамы (потом таких звонков будет множество): «Приезжай скорее. Генри сошел с ума. Ему нужно в больницу».

Я снова поехал в Аризону — и на этот раз справился со своей задачей более успешно. Генри забрали из-за риска суицида. Позвонив в полицию, я объяснил, что он страдает от психического расстройства и проявляет суицидальные намерения. Тогда-то его и отвезли в больницу. Он вернулся через три часа! Генри был зол, обижен и чувствовал себя преданным. «Как ты мог натравить полицию на собственного брата? Я что, украл твои вещи? Или, может, ударил тебя?» Более того, он чувствовал, что отстоял свою позицию: «Видишь, со мной все в порядке. Даже психиатр так сказал!»