Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

Идея убить детей Кроненко и Денисова не смущала: они полагали, что умереть для этого мира не страшно, особенно в возрасте, когда ничего значительного ты совершить ещё не успел. Всё равно ребёнок переродится либо в этом, либо в каком-нибудь другом месте и спокойно будет жить, если мирозданию это угодно; а если не угодно — что толку от такого ребёнка в принципе? Они называли это «освобождением мест»; в образовавшуюся «пустоту» необходимо было поместить ребёнка, который сам подал бы знак, что он особенный. К несчастью, это случилось не только с Юной, глаза которой были необычного цвета, чем имел неосторожность похвастаться Петров, — но и с дочерью мужчины, с чьей семьёй Петровы позднее познакомились в группе поддержки. Девочка исчезла на полгода раньше Юны; следствие не считало, что похищения могут быть связаны. Денисов действовал при полной поддержке жены: они вместе убили дочь и заменили ребёнка, переехав сперва в Нижний Новгород, а затем и в США.

Судя по итогам следствия, которое параллельно проводилось в России, с семьёй Кроненко всё обстояло иначе. Ирина Прищепкина рыдала на допросах и клялась, что бывший муж сказал, что сам похоронил задохнувшуюся во сне Юну, убедил её скрыть этот факт ото всех и велел думать, что ничего не произошло, — так легче перенести утрату; а новую девочку он забрал из детского дома, чтобы утешить любимую жену в её потере. В словах обожаемого мужа, своего кумира и учителя, Ирина нисколько не сомневалась. Спустя время она умоляла его отвести её на могилу дочери — на что Кроненко категорически отказывался: мол, побереги свои нервы, ты нужна новой дочери, я не хочу, чтобы могила тревожила тебя.

Ситуацию убийцам облегчало то, что и Кроненко, и Денисов оборвали отношения с родственниками и знакомыми сразу после похищения и уехали в другой город, откуда через несколько лет эмигрировали; новоявленная «дочь» Денисова каким-то образом «научилась» слушать камни, общаться с плеядинцами и генерировать энергию Ци силой мысли, поэтому семья Денисовых увезла похищенную девочку с собой. Со своей же «новой дочерью» Кроненко быстро пришлось сдаться: несмотря на очевидный «волшебный» знак в глазу и «волшебство», опрометчиво обещанное настоящим отцом, молодым профессором Петровым, направо и налево хвастающимся дочкой, а также на дату рождения, совпадавшую с убитой дочерью Кроненко, — Юна росла упрямой, дерзкой, и натренировать её на подобные вещи оказалось делом абсолютно невозможным. Иногда — и в Юнином детстве, и когда Кроненко уже уехал — Ирина и мольбами, и битьём пыталась заставить дочь «сделать папе приятное» и сказать, что она видит ауру, слышит плеядинцев и научилась генерировать энергию Ци и даже передавать её на расстоянии; Юна отказалась это делать наотрез.

Кроненко с досадой вынужден был признать, что, видимо, «неверно интерпретировал знак»; возможно, он мог бы убить и новую «Юну» и попробовать подыскать другую, более подходящую, — но, во-первых, его уже увлекали новые идеи, а во-вторых, близился отъезд. К тому же, отношения с Ириной, молодой женой, становились всё хуже; она, боясь потерять и эту девочку, к которой уже успела привязаться, стала восставать против «учителя», что тот не потерпел. Ирина прошла через унизительный развод и переехала из Нижнего Новгорода к матери в Петербург; страх, что правда откроется, сделал её нервной, она начала пить, всё чаще вспоминая родную дочь, — тем более, что отношения с Юной не складывались. По словам Ирины, она чувствовала, что что-то здесь не так; но не хотела верить в то, что Кроненко мог убить их дочь. Следствие даже проверило Ирину Прищепкину на детекторе лжи; по всему выходило, что она не лгала, — и её отпустили, назначив условный срок. Было очевидно, что Ирина не принимала участие в похищении Марины Петровой; забрать девочку помогли приехавшие на зов Кроненко Денисов и его жена, когда подходящая «волшебная» кандидатура была найдена благодаря словам Петрова о его чудесной дочери и её необычной особенности.

— Видишь, папа: Ирина меня жалела… в некотором смысле, спасла меня, она пыталась меня полюбить, — скажет потом Юна Петрову; и Петров нехотя согласится — потому что поймёт, что его дочь внутри себя хочет оправдать хотя бы Ирину — ту, которую столько лет называла словом «мама», какой бы та ни была.