Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

— А ты сам не видишь, как мало я ей теперь интересна? И как мало нужна? Ты бы меня простил на её месте?

— Да я, собственно, на своём-то простил, — Петров сделал несколько глубоких вдохов. Кажется, давление пришло в норму; гипертония не давала знать о себе с того самого счастливого дня, когда к нему переехала дочь. — Жаль, не довелось поболтать с Авдотьей. Ты у нас игры любишь, да? Авдотья, твою мать. Барышня-крестьянка, преподша-студентка, мастер маскировки в интернете… Пойдём-ка поиграем, раз ты такая игрунья.

Ради забавы муж затащил Ельникову в казино «Four Queens» и пояснил:

— Тут ещё сохранились старые автоматы. Говорят, они честнее, чем эти новые, которые неизвестно как подкручены при сборке. Вот тебе доллар, посмотрим, насколько ты везучая.

— Не трать доллар, и без того ясно, как в жизни мне повезло. Великое счастье! — с горечью отшутилась Ельникова. Петров подтолкнул ее к автомату, на экране которого призывно мигали цифры и картинки:

— Сыграй-сыграй. Юна обожает старый сериал «Crime Story» с Деннисом Фариной, вторую часть которого снимали на Фримонт-стрит.

— Не слышала о таком сериале.

— А знаешь, почему она его любит? Я догадался. Потому что полицейский Торелло не сдавался. Ему постоянно не везло, всё было против него. Но он бился, бился, бился против Лас-Вегасовской мафии во главе с Реем Лука. Вот кто отныне твой кумир. Майкл Торелло. А со злодеем Реем Лука тебе надо сражаться в собственном сердце. Изжить в себе Авдотью.

Ельникова сунула доллар в щель автомата и без всякого энтузиазма дёрнула за ручку, даже не посмотрев в экран.

— Новичкам везёт. Выиграла четвертак! — похвалил муж. — Ну, играй дальше.

— Не хочу. Слишком шумно. Пойдём уже отсюда?

— Тогда нажми на кнопку «запросить билет» — по нему нам выдадут твой славный выигрыш.

У стойки на них посмотрели дико: должно быть, никто никогда не прекращал игру, чтобы забрать столь малую сумму. Получив монетку в двадцать пять центов, Петров подбросил её и поймал, зажав в кулаке:

— Испытаем твою удачу снова? Орёл — помиритесь с дочерью, решка — не простит тебя. Или как?

Ельникова накрыла его руку своей.

— Никак. Со своей судьбой я буду разбираться сама. Со своей «рябиной — судьбиной горькой».

— Эк тебя на стихи пробрало.

— Цветаева.

— Ленок, у тебя есть дочь. Твой ребёнок жив. Успокойся уже на этом сейчас. Привыкни к этой мысли, прочувствуй её. Наша дочь жива, Эллеонора.

— Да, жива… И моими стараниями меня не переносит. Я просто ни о чём другом не могу думать.

— Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, — сворачивая в сторону от грохочущего весельем Фримонта на углу у «Golden Nugget», Петров потянул помрачневшую жену за собой. — О жизни, нашей с тобой жизни.

— Но мне не нужна жизнь без дочери, — как заведённая, твердила Ельникова, пытаясь выкрутить руку из его пальцев. — Как ты не понимаешь — не нужна, не могу я думать ни о чём другом!

— Да пойми ты наконец, что ты принадлежишь не только себе! И даже не только дочери! — прикрикнул Петров. — Есть ещё я, ты замужем. С Юной рядом, без Юны — я хотел поговорить о твоей, именно твоей жизни.

— Без Юны у меня не будет жизни! Довольно я уже пожила без неё. Хватит!

— Лена! Ну погоди же. Ты думаешь, я не понимаю? Я люблю Юну значительно больше, чем нас с тобой обоих вместе взятых. Но это не всё, что есть в моей жизни. Самое главное — да. Но не всё.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

Петров вздохнул.

— Ты поймёшь. Только сейчас тебе надо расслабиться. Давай назад в «Плазу». Примем ванну вместе? Помнишь, иногда мы этим баловались в нашей квартире в Москве. Порадуй мужа хоть чем-нибудь, если уж не сексом; а после побеседуем.

Ельникова послушно поднялась за ним в их номер на четырнадцатый этаж и, как только он позвал, погрузилась в ванну — с таким видом, словно хотела утопиться. Она опять теряла связь со своим телом; даже не смогла ответить на вопрос, подходит ли ей температура воды. Петров уселся в воду напротив неё; некоторое время оба молчали. Ельникова совсем затихла, глубоко уйдя в себя; её глаза остекленели. Гладь воды над ней ни разу не всколыхнулась — будто под водой не было тела, а просто из ванны росла голова на длинной тонкой шее, с застывшим на лице безучастным выражением, словно маска демона скорби из японского средневекового театра Но.

Петров вздрогнул, глядя на эту жутковатую картину; нащупал под водой Ельниковскую ногу, схватил за пятку, поднёс к губам и стал целовать пальцы и пространство под ними.

— Судя по тому, какие у нас тут ухоженные ножки, ты и сама внутри себя понимаешь, что жизнь существует даже без прощения Юны.

— Просто некоторые вещи делаются на автопилоте. Чего ты хочешь от меня, Всеволод? — Ельникова крепко зажмурилась от удовольствия, которое упорно вползало в её тело через подошву, бежало по ноге и поднималось выше.

— Что хочу — то уже получаю, — он потёрся бородой о её подошву. — Ну что жмуришься так, что ресниц не видно. Нравится?

— Угадай с двух попыток.