Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

— У меня, честно говоря, нет никакого настроения для секса, — извинилась Ельникова, вытирая щёки.

— Да и не нужно. Одна развесёлая брачная ночь у нас уже была несколько десятилетий назад, если помнишь. Сексом пускай вон молодёжь занимается! Хочу тебе предложить кое-что поинтереснее.

— Это что же? — воззрилась на него жена.

— Вечер воспоминаний. Не хочешь в отель — пойдём погуляем по Фримонт-стрит, что ли.

Ельникова понуро поплелась за мужем. Среди сверкающих вывесок казино не верилось, что всё это происходит с ней. Тем страннее и неестественнее в декорациях Фримонта ей представлялась ностальгия по девяностым, вдруг овладевшая Петровым: он не умолкая вспоминал общих знакомых, работу в МГУ, пикники по выходным в Подмосковье, их поездку в его родной Новосибирск, тесную московскую квартирку молодой семьи — и чем больше он вспоминал, тем глубже Ельникова уходила в себя. Петров начал сердиться, что жена совсем затихла и никак не поддерживает разговор; но вдруг понял, что она тонет не в каких-то посторонних мыслях, а в тех самых воспоминаниях, которые он ей предлагал.

— Помнишь путешествие в Абхазию на новогодние праздники? — неожиданно встрепенулась Ельникова. Ноги у неё подгибались, и она, спотыкаясь, остановилась, вынудив его тоже притормозить.

— Конечно, — с готовностью подхватил Петров. — По-моему, мой фотоаппарат весил тогда больше, чем я сам. Какой же я был дрищ… Счастливый дрищ.

— И женат на живом скелете, — улыбнулась Ельникова.

— Да уж, мы с тобой оба были те ещё страшненькие доходяги. Парочка для Хэллоуина. Повесил я тот фотоаппарат на ремне себе на шею — и он меня чуть не вогнал по колено в асфальт.

— А помнишь, как мы ночевали в гостинице возле Новоафонского монастыря…

— Как не помнить. В отпуске я решил пойти навстречу твоим просьбам и дать себе волю… перестал предохраняться.

— В ту поездку я и забеременела. Наш новогодний подарок друг другу… Это без сомнений, потому что, вернувшись, ты сразу улетел в командировку. Встречала я тебя через две недели уже с мышкой под мышкой…

— Это мощно! — развеселился Петров.

— Я хотела сказать, с малышкой под сердцем.

— Кстати говоря, сюрпризная беременность в первый же месяц меня несколько удручила. Не, серьёзно: только приготовился упиваться отсутствием необходимости предохраняться — и н-н-на тебе! Свобода кончилась, не начавшись.

— Зато в отпуске хорошо оторвались, — Ельникова обняла его и чмокнула в шею.

— О, я понял. Может, поэтому у нас Юна такая скромница в плане половой жизни. Потому что её рядом с монастырём зачали. Хотя нет, всё равно странно. Монастырь-то мужской!

— А ведь как мне могло сейчас быть хорошо… — Ельникова даже не улыбнулась шутке мужа. — Мы бы с ней дружили, как она предлагала, как умоляла, — и тут выясняется, что я её мать… Счастье, бесконечное счастье, любовь и близость. Она целовала меня, Всеволод. Обнимала меня, и я её отталкивала — вот этими самыми руками!

— Ну и дура, — хлопнув жену по рукам, отругал Петров. — Она же такая ласкушка, чего тут думать: хватай да тискай, одно удовольствие!

— Я даже не дала ей узнать себя. Только всё время лгала. Не сказала ни единого слова правды. Она не знает ни про нашу с тобой рыбалку наперегонки — кто больше; ни про Новоафонский монастырь; ни про то, как мы жили в Москве — помнишь, каким чудом мы нашли ту квартиру, которую купили?

— Ну-ну. Знала бы ты, что у меня в душе происходило, когда эту квартиру, где у меня была настоящая семья, я вынужден был продать и разделить при разводе. Она мне снится до сих пор — понимаешь ты это? — Петров остановился, пытаясь справиться с поднимающимся давлением и чувствуя, что слёзы снова близко. — Я и сейчас, если бы в неё вошёл, с закрытыми глазами мог бы ходить по ней и находить нужные мне вещи. А тебе понадобилось всё это уничтожить, раздраконить воспоминания — так что удивляться, что я все твои фотографии выкинул к чертям собачьим?

— Просто я перестала чувствовать любовь к тебе. Чувствовала только боль, — Ельникова уткнулась головой в его грудь. — Из-за этой непрекращающейся боли я повредилась рассудком. Обидела двух самых любимых людей. Избавилась от третьего, о котором когда-то мечтала и которого могла бы полюбить, это совершенно точно, — ведь он был твоим…

Петров подавил вздох. Да, теперь он тоже будет в мыслях возвращаться к этому «третьему»… Вернее, четвёртому в их семье. Четвёртому пострадавшему… Он сказал:

— Меня тоже не назвать любящим супругом, способным оказать поддержку. Ты из ПНД выписалась — а я давай тебя долбать. Мог бы жену в нестабильном состоянии довести до самоубийства. Но я об этом не думал. Думал только о себе, о собственной боли. А то, что я сделал с тобой сейчас, когда ты приехала, случайно не подпадает под статью «доведение до самоубийства»? Прости, Лена. Ладно… Сейчас Юна — наше будущее. Вот этот вот твой… перформанс, этот спектакль, который ты вокруг своего образа накрутила… он имеет мало общего с тобой настоящей. Очень жаль, что ты не дала дочери себя узнать такую, какой я тебя знал. А спустила на неё Авдотью. Но, может, шанс ещё будет?