Я не скажу, кто твоя мама (СИ)

— Да и хрен с вами. Сам все эти церемонии на дух не выношу. Но не думаешь же ты, что я в восторге — пропустить такое событие, увидеть вас с Еремеевым за алтарём, хоть даже за лас-вегасовским? Я мог бы серьёзно обидеться, Юна. Но уважаю твои решения. И ты мои уважай! Если уж тебе, по твоим словам, срать и мазать, в каком виде пройдёт это мероприятие, — что ж было отца не позвать? Но нет — ты не то что не подумала меня пригласить, ты меня даже не известила!

— Папа!

— Ладно, не изображай грёбаную принцессу-интеллигентку. Слышал я, как выражаешься ты! Дочушка… Может, с Ельниковой — стоит прекратить уже эти истязания?

— Да не люблю я её, неинтересна мне она теперь. Зачем она мне сдалась вообще?

— Хорошо. Не сдалась так не сдалась. Но если ты мне будешь постоянно пенять, что я на ней женился, — снова разосрёмся. Оно тебе надо? Я-то, по крайней мере, тебе «сдался»? Пока ещё?

Юна возмущённо уставилась на него.

— Господи, какой кошмар. Когда я приеду, Ельникова будет уже жить здесь? Нам тогда придётся переехать… Для тебя не существует никаких, совершенно никаких правил.

— Правила, правила… Засуньте их себе, ваше высочество Марина Всеволодовна, — знаете куда? Ты-то у нас просто вышколенная леди, прямо образец хороших манер и следования правилам.

— Ты какой-то невесёлый и озабоченный… — заметила Юна. — Неужели она тебя чем-то уже умудрилась расстроить в медовый месяц?

— Ишь, зоркая, — Петров положил дочери в тарелку кусочки авокадо. — Спелое, как мы с тобой любим… Да я сам себя расстроил.

— Если снова решите рожать — ты уж смотри за следующим ребёночком получше. Мать ведь из неё не ахти.

Петров замер с вилкой в руке.

— Юна, ты понимаешь, что я сейчас с трудом сдержался, чтобы не съездить тебе по морде? Ты за языком-то за своим следи.

— Да? Не уследила за ребёнком она — а за языком следи я?

— Забудь, — Петров налил себе воды. — Больная тема. И не насчёт «смотри получше», как ты подумала. Насчёт «ещё одного ребёночка».

— Как это?

— Не твоё дело, Юна. Не забивай себе голову ещё и этим.

— А-а, — насмешливо протянула Юна. — То есть аборты от тебя делала она — а за языком всё равно следи я?

— Марина, — Петров протянул руку через стол и предупреждающе сжал Юнино запястье, так что та ойкнула, — есть темы, которые касаются только двоих. Не лезь туда, хорошо? И не суди о том, чего не знаешь и не можешь знать. Второго ребёнка мы оба хотели, и его потеря — потеря для нас обоих, вина — тоже общая. А моя вина, с тем, как я жену после трагедии клевал, травил и задавил, — ещё и больше. Ты жертва, и виноватых тебе не понять. Ты можешь понять только жертв — таких же несчастных детей, как сама. Но про чувство вины, про то, как оно может изводить, ты не знаешь ни хуя. Об этом знаем только мы с Эллеонорой. Ясно?

Когда Петров изредка называл её Мариной, да ещё и приправлял речь матерной лексикой, — он звучал особенно убедительно. Юна коротко извинилась, и они продолжили ужинать.

Через несколько дней Юна улетала в Петербург; Ельникова уже собрала чемодан, чтобы отправиться раньше дочери. Вечером накануне отъезда жены Петров лежал ничком и наслаждался равномерными поглаживаниями по голой спине, которыми его одаривала Ельникова.

— Всего обцеловала, обласкала… все мысли только обо мне были. Я натурально думал, что стенты из сердца выскочат. Давно ты так во мне не растворялась. Приятно, — не открывая глаза, заулыбался Петров.

— Сильно влюблена в мужа. А что у нас Вова? Надеюсь, Вова тоже влип?

— А как же. Бедный Вова влипши по уши. Как я без тебя-то останусь — как я двадцать лет без тебя пережил? Мне двадцать минут не сдюжить. Бедный Вовик… сдох, как Бобик. Ты довольна моей шпионской работой? Теперь у тебя есть адрес отеля, где остановилась дочь. «Девять сов» на Девятой Советской.

— Обещаю, что буду осторожна. Но мне не нравится, что она в Россию летит одна… Ни минуты она одна там не останется.

— Это правильно. Я бы и сам полетел, если бы не уйма работы. Еремеев тоже передаёт тебе своё «спасибо».

— А вам спасибо за поддержку… ребята. Но знаешь, Володя, — я решила пересмотреть свою жизненную позицию. У меня будет любимый муж, любимая работа, и я буду знать, что мой ребёнок жив, успешен и счастлив. Пусть моя мечта никогда не сбудется, пусть Юна никогда не назовёт меня «мама», никогда я не буду ей нужна, как прежде. Но всё-таки у меня была её любовь… Мне есть, что вспомнить, и есть, чем себя занять, есть перспективы на будущее. Это ли не счастье?

— Это ли не счастье, — повторил Петров, внутренне совсем не уверенный, что жена этим счастьем удовольствуется.

Глава 22 Подстреленная сталкерша

Глава 22. Подстреленная сталкерша

Проходя через глухой двор между Седьмой и Восьмой Советскими улицами, Юна вдруг услышала резкий окрик, который всё детство заставлял её сердце замирать, подпрыгнув высоко к горлу:

— Стой! Гнида паршивая!

Девушка обернулась и увидела Ирину Прищепкину. В том самом состоянии, которое было так хорошо знакомо ей с самых малых лет. И всегда заканчивалось побоями.