Я (не) согласна

— Как будто вы у нас образец добродетели, — хмуро выпрямилась я, спихивая с себя кошку.

— Стёпа, я взрослый мужчина и кнес. Я могу ответить за все свои проступки. Я даже откупиться могу. А ты всего лишь дерзкий мальчишка, к тому же несовершеннолетний. Я тебя очень прошу — будь осторожен. Я-то закрою глаза на твои выходки, а кто-то другой всыплет тебе по первое число и будет в своем праве. Я не буду больше читать тебе нотаций, просто предупреждаю — есть ситуации, в которых даже я тебе не смогу помочь.

Он поднялся и ушел, а я хмуро кусала губы. Терпеть не могу, когда меня ругают, но еще больше — когда за дело. Отец тоже всегда так делал: не орал, не рычал, а просто объяснял мне, что могло случиться, если бы я попалась. Он неустанно мне напоминал, что не всегда сможет быть рядом и вытащить меня из очередного скандала. Я же только кивала, улыбалась и делала по-своему. Что ж, отца здесь нет. А Дамир… Дамир, может, и прав, но только ничего страшного я не делала. Подумаешь, букеты заменила! Не долговые же бумаги выкрала, как кнес Ольхов. Он-то сам, думая, что я не вижу, кое-какие расписки со стола градоправителя в карман сунул. Не учел только, что в зеркале всё отражалось.

Я же не стала вопить во всё горло: вор! вор! Нет, я тактично не заметила. А он из-за какого-то дурацкого букета вспылил!

— Вот так, Кошка, и разбиваются мечты, — сказала я своей красивой и толстой спутнице, чеша ее за ухом. — А я ведь за этого мелочного человечишку собиралась замуж выйти. Кто дура, я дура? Может и так.

Голод всё же заставил меня выйти из комнаты и осторожно спуститься вниз, в столовый зал. Я тихонько устроилась в уголке, заказала себе стакан молока и булку, и принялась слушать, что говорили вокруг. А тему они обсуждали преинтересную: несостоявшуюся дуэль кнеса Ольхова с Борисом Ермиловым. Оказывается, этот самый Борис был младшим братом покойного купца и, навестив могилу усопшего и обнаружив там легкомысленный букет с однозначной запиской, заподозрил, что кто-то поглумился над местом упокоения брата, а уж когда, пылая праведным гневом, примчался в его дом и обнаружил рыдающую вдову, сразу всё понял. Разумеется, это кнес Ольхов, известный своим скандальным поведением, во всем виноват!

Я втянула голову в плечи. Ой, мамочки! Не такого результата я ожидала.

— А дальше что? — спросила я замолчавшего рассказчика за соседним столом.

— А дальше, знамо дело, Ермилов сюда примчался бить морду Ольхову. Кажется, даже успел один раз ударить. А потом кнес его скрутил, что-то ему сказал и они пили вместе. Дамир, конечно, гусь! Всё понимаю, но букетики на могилу — это мерзко.

— А где сейчас Ермилов? — тихо поинтересовалась я.

— Где-где, Дамир его в кабак утащил!

Я подскочила и побежала на улицу ловить пролетку. Конечно, уже поздний вечер, почти что и ночь, но стыд жег мне пятки.

Кнес Ольхов самым нежным образом любил в Даньске заведение под названием "Чайная роза". Чай там не подавали, роз тем более не выращивали, но трактир, а точнее даже ресторан, пользовался популярностью у приличных людей. Дамир нашелся за столиком возле стены. С ним был молодой светловолосый мужчина с округлой бородой — по виду совершенный купец, вот только взгляд у него был острый, умный.

— Дамир Всеславович, — робко окликнула я "своего" блондина.

Он встрепенулся, отставляя стакан с прозрачной жидкостью, напрягся.

— Случилось что, Стёпа?

— Случилось, — кивнула я. — Господин Ермилов?

— Он самый, — милостиво взглянул на меня купец.

— Это я букет на могилу отнес, — опустила я голову, пряча глаза и в волнении сжимая руки за спиной. — Пошутить хотел. Простите, не подумал. Идиот я. Если желаете, я готов понести наказание.

— Ну охренеть, — с чувством крякнул Ермилов. — А ты говорил, что посыльный перепутал.

Он толкнул Дамира в плечо, раздвигая в улыбке красные губы.

— Стёпе шестнадцать, — устало ответил Ольхов, потирая лицо руками. — Я сам его выругал.

— За такие шутки розгами секут, — веско сказал купец. — Готов, парень?

— Заслужил, — кисло ответила я. — Готов.

Меня ни разу в жизни не били (пощечины от матушки не в счет), и я надеялась, что так будет всегда, но сейчас я понимала, что виновата.

Купец же только рассмеялся.

— Садись, пацан, — заявил он. — Пей. Прощаю дурака. Ты ж не со зла!

Я молча выдохнула и осторожно села на лавку. Поглядела жалобно на Дамира Всеславовича, пытаясь извиниться взглядом. Он, кажется, понял и кивнул.

— Я рад, что ты сумел признать свою ошибку, — мягко похвалил он. — Но впредь не суйся в чужие дела, не спросив. На месте Бориса мог оказаться куда более мстительный человек. Я ведь тебя уже отмазал, а ты меня дураком и лжецом выставил.

Я отвернулась, скрывая дрожащие губы. Опять всё не так сделала!

— Выпьем, — разрушил напряженное молчание купец, наливая мне в стакан водки из прозрачного графина. — За истину!