Я (не) согласна

Мне пришлось глотнуть эту мерзость, я поперхнулась, закашлялась: мужчины рассмеялись и захлопали меня по плечам с двух сторон. Больше я не пила. Терпеливо дождалась ночи, молча вернулась с кнесом Ольховым домой, столкнула с кровати кошку и завалилась спать, надеясь, что поутру противное чувство гадливости от самой себя рассеется как рассветный туман.

Глава 12. Падение… повязки

Проклятая кошка, возлюбившая меня всей душой, теперь не давала мне проходу, ластясь и призывно мурлыча при виде меня. С одной стороны, это умиляло, но с другой — именно она прослужила причиной моего очередного падения, бросившись мне в ноги аккурат в тот момент, когда я только собиралась спуститься с высокой лестницы вниз, в столовую залу. Увы, устоять мне не удалось. Нелепо взмахнув руками, я кубарем полетела вниз, считая локтями и коленками ступеньки и добрым словом вспоминая сестру Марию, которая учила нас правильно падать. Полет мой закончился плачевно: я лежала у подножия лестницы, едва сдерживая слезы боли.

— Давай, Степан, вставай, — уговаривала я себя. — Ты же мужик.

По лестнице спустились быстрые длинные ноги и остановились подле моего лица.

— Встать сможешь? — полюбопытствовал мой хозяин. — Ничего не сломал?

Я подняла голову и неловко села, ощупывая себя руками. Кажется, всё в норме. Переломов нет. Синяков, конечно, будет много, но это не страшно. Ухватившись за протянутую руку, встала и взвыла, не в силах наступить на ногу, которую пронзила острая боль. Клянусь, я даже услышала треск рвущихся сухожилий!

— Стой ровно, — Дамир присел у моих ног и жесткими цепкими пальцами ощупал мою щиколотку, заставляя меня шипеть сквозь зубы от боли. — Перелома нет. Растяжение. По лестнице тебе не подняться. Я отнесу.

— Чего? — вытаращила глаза я. — Вот еще выдумали! Дайте опереться на вас, и я допрыгаю.

— Мне некогда с тобой возиться, — буркнул блондин. — Дотащить быстрее. Пришлю тебе лекаря.

Не слушая никаких возражений, он подхватил моё тщедушное тельце и легко отнес меня наверх, но не в мою каморку, а в свой кабинет, где опустил в кресло.

— У тебя, кстати, грудь развязалась, — небрежно заметил он. — Помочь перетянуть, или сам справишься?

Я с недоумением поглядела в его равнодушное лицо и опустила глаза на грудь. Повязка сползла вниз, на живот, край ее предательски свисал из-под рубахи. Сквозь мягкую ткань четко виднелись контуры груди и даже острые, съежившиеся соски. Я в ужасе прикрыла грудь и уставилась на хозяина.

— Помочь? — повторил он.

— Н-не надо, — выдавила я.

— Ладно, — кивнул он. — Жди лекаря, пока не вставай на ногу. Вот, не сиди без дела, разбери почту.

Он практически без усилий подвинул к креслу письменный стол и, увидев, что я вполне дотянусь до корреспонденции, кивнул и вышел.

Я ничего не понимаю! Он что, знал, что я женщина? И как давно? Или это просто самообладание такое? Некоторое время я сидела, тупо уставившись на стол, заваленный бумагами, а потом, пожав плечами, заново перевязала грудь и придвинула первое письмо. В конце концов, меня пока не уволили, надо работать.

Письме этак на десятом меня накрывает. Он. Знает. Что. Я — женщина. А что, если он знает и всё остальное? Я умру от страха и любопытства, если с ним не поговорю.

Осторожный стук в дверь прерывает мои страдания.

— Ну, Стёпа, показывай, что случилось. Ты у нас ходячее несчастье! Дамир сказал, что ты с лестницы грохнулся? Как хоть умудрился?

— Да я и сам не знаю, — с готовностью отодвигаю я документы. — Задумался. Споткнулся о кошку.

— Вечно ты в облаках летаешь, мой мальчик, — вздыхает Влас Демьянович. — Смотреть под ноги надо.

Он ошупывает мою ногу так же тщательно, как это делал Дамир. Только от его пальцев расползаются не сладкие мурашки, а холод. Будто лед приложили. Нога онемела, я совершенно не чувствую, как лекарь накладывает тугую повязку.

— Вот и всё, — радостно объявляет Влас Демьянович. — Дня два не беспокоить. Передвигаться недалеко и с тростью. А потом можно и верхом. Повязку не трогай, не мочи, понял? Я сам зайду и сниму.

— Понял, — с готовностью киваю я. — Спасибо вам.

— Из спасибо шубу не сошьешь, — едко напоминает лекарь. — С твоего хозяина шесть серебрушек.

Я присвистываю: да это же грабеж! За пять минут работы он получит столько же, сколько я за две седмицы! Сколько я не получу за две седмицы, учитывая мои штрафы. Отчего я маг воздуха, да еще посредственный? Впрочем, не стоит завидовать другим, у меня много самых разных талантов. И одним из них мне предстоит воспользоваться еще не раз.

Из кучи писем руки сами собой выхватывают знакомый серо-зеленый конверт. Сердце внезапно начинает колотиться так, что приходится замереть, закрыть глаза и сосчитать минимум до тридцати. Конверт вскрыт, и это радует. Будь там что-то действительно страшное для меня, Дамир бы сказал. Или нет?

Дрожащими пальцами извлекаю гладкий плотный лист бумаги. На миг, не сдержавшись, подношу письмо к носу. Оно пахнет дорогими чернилами и хорошей бумагой. От запаха любимых рук ничего не осталось.