Мое фотооборудование всегда было частью моего багажа, куда бы я ни путешествовал. Однажды в темной комнате, освещенной красным светом, когда я работал, раздался телефонный звонок, и я протянул руку, чтобы ответить. Как раз в этот момент незавершенная фотография находилась в проявителе, и мое внимание было разделено между ней и последующим далее разговором. Звонок был от моего старого друга и продюсера Эвана Ллойда. Это было предложение поехать в Испанию и сняться в его вестерне, с Юлом Бриннером и Ричардом Кренной в главных ролях. Мы кратко обсудили все возможности, из чего я помню, как он предложил прислать сценарий и связаться с моим агентом. Я повесил трубку и вернулся к работе, которая, как я считал, была намного важнее прерванной. Почему-то это никогда не касалось меня, и поэтому, возможно, я был впечатлен тем фактом, что меня пригласили в мой первый за 8 или 10 лет полнометражный фильм.
В картине было несколько приманок для меня. Это означало возможность поработать с несколькими замечательными людьми. Режиссером был Сэм Уонамейкер, актер и режиссер, чьи работы в прошлом я всегда уважал. Эван Ллойд и его жена, Патриция, были нашими хорошими друзьями многие годы, и мы могли провести вместе с ними время в Испании, и мой старый партнер и учитель актерского мастерства Джефф Кори, появлялся в фильме, что означало, что мы сможем провести вместе приятное время у Средиземного моря. Также, что было не маловажным, это означало, что я мог увидеть новые волнующие возможности для фотографии.
В это время я отрастил весьма неплохую бороду. Это начиналось как просто протест, но потом стало допустимо, когда Сэм Уонамейкер сказала, что она будет весьма полезна для моей роли в вестерне. Я должен был отправиться в Испанию 7 апреля, а моя семья должна была последовать за мной примерно через неделю.
Во время последней недели марта я совершил поездку в Нью-Йорк, которая, в конечном итоге, привела меня в Бостон, где я повидался со своей семьей. Нью-Йоркская поездка имела в основном политическую направленность. Я устроил выступление на благотворительном вечере по сбору средств одной леди, балатирующейся в Конгресс. Я нашел несколько свободных часов в тот день, пока оставался в отеле Ворвик в центральном Манхеттене.
Эрик Шепард, театральный представитель Международного Агентства Знаменитостей в Нью-Йорке был, что немало важно для повествования, моим театральным представителем последние 3 или 4 года. Мы никогда вообще-то не искали ролей и не заключали контрактов с тех пор, как я стал недоступен из-за моих сериальных обязательств. Сейчас же возникла мысль о том, что пора бы впервые встретиться лицом к лицу, чтобы поговорить о возможностях на будущее. Я позвонил Эрику и сказала, что пока нахожусь недалеко от отеля Ворвик, и у меня есть немного свободного времени. Он пригласил меня пройтись и заглянуть к нему, что я и сделал. Мы беседовали несколько минут о разных возможностях на будущее. Эрик – агент с живым воображением. Мне кажется, именно борода натолкнула его на мысль, и он спросил, не было бы мне интересно сыграть Тевье в пьесе «Скрипач на крыше». Я ответил, что, конечно же, согласился бы на такое предложение, и он позвонил Стивену Слейну, продюсеру Музыкального Театра Северного побережья в Беверли, штат Массачусеттс. Слейн, вместе со своим режиссером, Беном Шактманом, как раз был в процессе набора актерского состава для пьесы, которую он ставил этим летом. Мы встретились со Слейном и Шактманом часом позже, и я устроил весьма неловкое прослушивание – я был абсолютно не подготовлен, я только слышал музыку из пьесы и имел смутное представление о самом сюжете. Я никогда не видел постановки «Скрипача на крыше». Слейн, Шактман и я провели вместе несколько часов, обсуждая возможно и рассматривая мое расписание. Репетиции «Скрипача» начнутся сразу же, как только я освобожусь со съемок фильма в Испании. Шактман колебался. Он считал, для того, чтобы сделать работу как следует, актер, играющий Тевье, должен находиться в Нью-Йорке и быть доступен до начала репетиций, чтобы, по крайней мере, обсудить и раскрыть другие грани роли и подать их должным образом. Мы вновь встретились на следующее утро, и этим вечером я отправился на Бродвей смотреть постановку «Скрипача на крыше».
Это был ошеломляющий опыт. Не потому, что постановка была хороша. Нет, она таковой не была. «Скрипач» существовал в таком виде примерно 8 лет, и мне грустно говорить о том, что увиденное мной на сцене не раскрывало в полной мере потенциал истории. Я полностью распознал персонажей на сцене. Их история была историей моей семьи и их удачного опыта эмиграции из России.