Я - некромант (СИ)

На лицо мне падает крохотная пылинка штукатурки. Кто-то этажом выше танцует. Или бурно радуется. Или даёт начало новой жизни. Люди живут. Я связан сейчас даже с этими людьми наверху. Они воздействуют на меня. А я, в свою очередь, думаю о них. Мир – паутина. Правда, порванная в некоторых местах. Но всё такая же прочная.

Так много раз я воскрешал. Так много раз я открывал глаза. На этот раз я должен их закрыть. Я должен перекрыть тот канал, по которому мозги Оула переполняются чересчур страшной и чересчур правдивой информацией. Знать всё – смертельно. Я боюсь за Оула. Я не могу лишиться его глаз. Я не могу лишиться его улыбки. Не могу лишиться его объятий. Я связан с ним, наши коконы слишком близко. Если его ниточка порвётся, улетим оба. Потому что я его не брошу.

Ну что ж, и всё-таки я – некромант.

***

Иногда мне кажется, что я живу по сценарию. Определённому сценарию, написанному задолго до меня. Трагедия. В конце пьесы главные герои умрут под шум едва начавшегося дождя. Зал будет аплодировать и плакать. Но в нашем театре нет зрителей – все актёры, у каждого есть роль. В ней ничего нельзя исправить. Мы танцуем под одну и ту же заевшую пластинку, затёртую до дыр. Мне перестаёт нравиться вальс – его звуки напоминают мне о грядущем. И кажется, что этот дождь никогда не кончится.

Я стою напротив двери Оула. Я не могу постучать. Я заперт в своём крохотном мирке, мне неудобно вылезать из него даже ненадолго. Я боюсь впускать туда кого-либо. Мне страшно. Но я должен улыбаться и говорить, что со мной всё хорошо. Иначе меня насильно вытащат из моего личного измерения. Для меня прошло всего несколько часов. Для Оула – пять лет. Мне просто войти и сказать «привет»? Или «давно не виделись»? «Я скучал»? «Прости, что так долго»? Я не знаю. Как будто между нами пропасть. Как будто между нами порванный клок паутины. Раньше бывали подобные случаи – меня не бывало порой по десять лет и дольше. Но сейчас всё повернулось как-то не так. Как будто время, которое мы не привыкли ценить, внезапно стало для нас всем, что есть. Это единственное, что у нас осталось. Единственное, чего нам не хватает. Что-то началось, Оул тоже это чувствует. Нам осталось совсем немного.

Я дёргаю ручку двери. Мне нужно поговорить с Оулом. Из его комнаты будто бы выползает чёрная маслянистая тварь… А нет, это просто темнота. Просто чёрный свет. Впервые я боюсь тьмы. Кажется, её щупальца обвивают мои ноги. Я должен войти.

- Оул, я вернулся, - тихо и хрипло говорю я, закрывая за собой дверь. Мне становится ещё страшней. Оул, что же с тобой случилось?!

Шторы плотно задёрнуты. Темнота густая, как будто твёрдая. Прямоугольник голубоватого света от компьютера вырисовывает силуэт сгорбившегося Оула. Похоже на клетку. Стены завешаны рисунками. Страшными, непонятными. Нарисованными наспех. Некоторые листы на стенах просто покрыты числами. На обоях чёрной краской написаны непонятные пророческие фразы. «Оно шевелится». «Уже началось». «Она видит нас». «Осталось немного». На полу – всё те же скомканные листы. Ни одного привычного трупа. Ни одной банки с заспиртованными органами. Как будто Оула подменили. Его волосы торчат в разные стороны, давно не стриженые, они отросли уже почти до пояса. Он похудел настолько, что его плечи выглядят остроугольными. Я снова в ужасе пробегаюсь взглядом по комнате. Это не Оул. Это сумасшедший параноик. Но вот я останавливаюсь на одной-единственной записи на стене, которая заставляет меня вздрогнуть. «Она заберёт моего Джесса». Чёрт возьми, что всё это значит? Как мне на это реагировать? Я подхожу ближе, стараясь не наступить ни на один листок на полу. Как будто крадусь, и мне это совсем не нравится. Оул не обращает на меня никакого внимания. Я слышу, что он что-то шепчет.

- Скоро. Очень скоро. Уже немного. Ещё чуть-чуть. Я вижу их. Мне осталось совсем немного. Пара шагов. Я должен справиться. Я должен помочь ему.

- Оул…

- Я должен встать на его сторону. Я должен остановить её…

- Оул! – я резко разворачиваю его к себе лицом, снова вздрагивая от неожиданности. Худое, осунувшееся лицо. Мешки под глазами. Тонкие пересохшие губы. И неестественно широко распахнутые глаза. Он бредит. Он находится в своём собственном мире. А я, наивный, считал, что я один такой избранный, умеющий запираться в себе. Один такой, умеющий впадать в оцепенение разума. Оул не слышит меня.

- Оул! – снова зову я, дотрагиваясь до пергаментной кожи парня. Он еле дышит. Часто-часто, коротко, совсем незаметно. У него жар. Он не подпускал к себе Лекса, это ясно. Но почему? Что вообще произошло? Лекс не мог мне соврать, скорее всего, случилось что-то, что нельзя увидеть глазами. Сдвиг. Но как, как мне теперь вывести Оула из этого состояния?! Что мне сделать?!