Я - некромант (СИ)

- Она ищет меня?

- Да. Уже давно. С тех самых пор, как встретила тебя в доме Тома Лидвела. Когда ты сказал ей, что ты – не Том.

А вот этого я не ожидал. Никак не ожидал. Не мог предположить, что всё это началось так давно. Что глупенькая Мери окажется расчётливым монстром. А точнее, не Мери, а Та, что была в её теле.

- Джесс, она способна манипулировать людьми. Она и есть власть. Она это всё. А мы лишь крохотные насекомые, пытающиеся избежать неминуемой гибели.

- Что нам теперь делать?

- Остановить её. Она хотела власти – она её получила. Теперь она хочет уничтожить всё, чем властвует, чтобы никому больше не досталось такое богатство. Обладая вечной жизнью, она всё ещё грешит малодушием, - Оул, ложится головой мне на грудь, сильнее обнимая.

- Я снова тебя оставлю, - говорю я, накручивая на палец длинную прядь светлых волос друга.

- Джесс, пообещай мне кое-что, - говорит Оул, не поднимая головы, - пообещай, что когда-нибудь ты признаешь, что я твой.

- Что? – не совсем сообразив, переспрашиваю я. Что это значит? Оул поднимает голову.

- Я твой, Джесс. Только твой. Я хочу быть твоей собственностью. Хочу, чтобы ты был моим хозяином. Был всем для меня. Чтобы я не имел права тебя бросить. Чтобы я всегда был рядом. Чтобы мой мир тоже был твоим. Ты можешь делать со мной всё, что захочешь. Можешь убить меня. Можешь бросить. Но я не имею на это права. Я хочу быть твоим балластом, тем, что держит тебя здесь. Хочу быть твоей обузой. Я эгоист, я хочу, чтобы ты пользовался мной. Чтобы кричал, когда я делаю что-то не так и хвалил, когда я оказываюсь тебе полезным. Прошу тебя, стань для меня миром, Джесс.

Тайфун, смывающий меня, смывающий мои следы с песка. Я лишь часть эфира. Я лишь часть ноосферы. Я разум. Я даже не существо. Я тлеющий некромант. Во мне лишь информация. Я записная книжка. Летописец. Зелёные глаза смотрят на меня в упор. Только сейчас я понял, что мы действительно самые последние. Вечный вопрос о первичности духа или материи наконец обрёл ответ. Я должен вытерпеть. Я должен пережить всё и всех. Я должен заплатить цену. Страшную, неподъёмную цену за всё, что творили люди на этой земле.

Я обнимаю Оула, крепко-крепко, чтобы он не увидел моих слёз. Не тех слёз, что появляются от радости или горя. Слёз безысходности. Я ничего не могу поделать. Оул ничего не понимает. Это самый длинный день во всей моей чересчур затянувшейся жизни. Я не могу быть кому-то дорог. Я не могу дать то, что могут дать все люди. Я просто иду по своей кольцевой в ожидании окончательного гниения этого мира. Я даже не мог подумать, что я могу стать для кого-то кем-то важным. Не мог предположить, что я стану чем-то нужным в этом мире.

Наверное, так выглядит любовь. Исцарапанная, заштопанная, чёрная и болючая. Она царапается, колется, жалит. Она разрывает сердце на тысячи кусков, чтобы заново их склеить и снова разорвать. Только мазохистам это может понравиться. Оул ждёт от меня ответа, а я просто хнычу, как сопливая девчонка. Я не могу дать ему того, что он дарит мне. Я не могу взять у него его даров. Взяв в руки хрустально-изумрудную душу Оула, я отнесу её к своей конечной точке.

И мы умрём вместе.

И наступит тьма.

Я понимаю, что спасать уже нечего. Что планы Оула просто слегка отсрочат неминуемое. Что при любом раскладе наклонность, по которой медленно ползёт Вселенная, не изменит своего угла в лучшую сторону. Никогда не выровняется. Мы карабкаемся вверх, хотя верха уже никакого и нет. Есть только здесь и сейчас. Есть миг, который значит для нас всё. Есть существующие лишь сейчас чувства. Есть существующая лишь сейчас жизнь.

…Осознание близкого конца открывает глаза на всю жизнь. На всё, что было. На всё, что происходит. На всё, что будет. Я начинаю замечать вещи, на которые раньше бы не обратил внимания. Я начинаю улыбаться, когда вижу солнце. Я начинаю раздвигать по утрам шторы. Убираю волосы с безмятежно спящего лица Оула. Место рядом с ним всё ещё тёплое. Я улыбаюсь, дотрагиваясь до худой руки, несколько минут назад лежавшей на моей груди. Я замечаю, что мешки под глазами Оула начинают проходить. Я замечаю, что он слегка морщится, когда солнце попадает ему на глаза. Мы встречаем новый рассвет. Солнце желтовато-рыжим светом окутывает серый город. Муравейник горит в утренней заре. Привыкший смотреть вниз, свет сверху теперь жжёт мне глаза. Но мне это нравится.

Наверное, я мазохист.