Я никогда не была спокойна

– Товарищи, я чувствую себя слишком счастливой, слишком взволнованной этим собранием, чтобы есть сейчас, – сказала я.

Когда мы ехали назад в гостиницу, молодой офицер, сопровождавший меня, неожиданно повернулся ко мне и сказал:

– Вы так убедительно говорили о грядущей мировой революции. Мы верим, что она придет. Но будут ли наши руководители с нами, чтобы приветствовать ее, когда она свершится? Некоторые из них уже старые. Другие изнурены работой и голодом.

Я знала, что эта последняя фраза подразумевала меня.

– Почему вы такой пессимист? – спросила я его.

– Революция не заставит себя долго ждать, и появятся новые вожди.

– Вы так долго не сможете: вы слишком много работаете и ничего не едите. Товарищ Балабанова, следите за собой, ешьте. Вы нам нужны. Не оставляйте нас[430].

И в самом деле, она уже не может выдерживать такой ритм. Ей нужна какая-то постоянная работа и возможность отдыхать. Она спрашивает комиссара юстиции, может ли сотрудничать с ним: ей поручают работать в Комиссариате религии. Но надолго она там не остается. Она не самый подходящий человек для решения вопроса о возвращении колоколов, увезенных в Москву во время войны (их забрали у немцев, которые собирались переплавить их в оружие). Но это был интересный опыт, позволивший ей узнать смекалку и глубокий здравый смысл российских крестьян – верные своим религиозным традициям, они приезжают в столицу, чтобы забрать обратно колокола своих церквей под самыми ничтожными предлогами: «У нас в деревне много старух, которые до сих пор занимаются такими вещами…» Или еще: «Мы, конечно, могли бы подождать, но как быть в случае пожара или какой другой нужды? Как поднять тревогу?[431] Однако вскоре она получит в Москве работу более сложную и ответственную.

1919 год стал поворотным в ее личной жизни. С назначением ее секретарем Коммунистического Интернационала, Балабанова получает доступ в некоторые кабинеты Кремля. Именно в некоторые, а не во все, потому что еще есть кабинеты Ленина, Троцкого, Чичерина, Зиновьева и Радека, где разрабатываются международные стратегические планы, о которых Анжелике не сообщают.

В год «военного коммунизма» население доведено до отчаяния, Россия оказалась в полной изоляции, белые наступают со всех сторон. Адмирал Колчак движется из Сибири и доходит до Волги; генерал Деникин занял Орел и идет на Москву; генерал Юденич подходит к Петрограду – он уже в нескольких километрах. Кажется, для большевиков все потеряно. В этом же году в берлинском восстании убиты Люксембург и Либкнехт. Анжелика испытывает невыносимую боль из-за гибели близких друзей, вместе с которыми она пережила самые яркие годы учебы в университете и свой международный «дебют». Казнь спартаковских лидеров свидетельствует о провале революции в Германии, и становится ясно, что Россия осталась в одиночестве, отрезанная от мира «санитарным кордоном». Все границы закрыты. Зарубежные газеты поступают в Москву нерегулярно или не поступают вовсе. Работы Ленина полны жалоб на невозможность получать точную и свежую информацию о том, что происходит в мире[432]. Не удерживает власть даже единственное успешное коммунистическое восстание – восстание Белы Куна, оно капитулирует через 133 дня. Однако большевики обладают сверхчеловеческой решимостью сопротивляться.

Более того, у них есть гений Троцкого. К концу 1919 года Лев Давидович Бронштейн добился своих первых побед. В этот страшный год Ленину нужно было придумать какой-то политический ход, который позволил бы ему выйти из изоляции и показать, что у самого безумного эксперимента, поставленного социалистическим лагерем, все еще есть сторонники. Так родилась идея Коминтерна. В течение многих лет Ленин выступает за отмежевание от Социалистического интернационала и ратует за превращение Циммервальдского движения в коммунистическую политическую организацию. Новый Интернационал, по сути, должен «символизировать победу Октябрьской революции»: «Предложение никому не известной группы эмигрантов в Швейцарии стало к 1919 году настоятельной потребностью дня[433].