Я никогда не была спокойна

Между ними снова начинаются отношения. Между прочим, именно Балабанова и Серрати нашли для Муссолини работу в Тренто. Ему двадцать шесть лет, он написал ей несколько писем: ему совсем не улыбается перспектива закиснуть в Италии на должности учителя. В Толмеццо с ним случилось нечто ужасное – «физическое и духовное выгорание и бессилие»[90], но он сумел с этим справиться и в Онелии стал вести упорядоченную жизнь, работая учителем французского языка в техническом колледже. Он познакомился с братьями Серрати – Манлио и Лучо – и начал писать в социалистический еженедельник La Lima. А затем отправился в Тренто, чтобы начать новую жизнь.

В письмах, которые он присылает Анжелике в Лугано, он говорит о желании целиком посвятить себя политике, об удовольствии, которое получает при написании критических статей, а также пишет, что хочет увидеть ее. Одним словом, «ученик» хочет показать «учителю», что он преуспел, что он уже не тот необразованный бродяга: теперь он культурно подкован и всерьез намерен писать историю философии. Разумеется, он не рассказывает Анжелике о своих любовных похождениях, не сообщает о рождении сына от госпожи Фернанды Осс Факкинелли, умершего нескольких месяцев отроду. Ничего не говорит он и об истории с Идой Дальзер.

Он написал мне из Тренто, где он завел себе друзей скорее среди патриотов, которые позднее оказали влияние на его карьеру, чем среди социалистов. Он писал, что в Австрии он имеет определенный успех как журналист, и его письмо дышало самоуверенностью. Когда он написал, что планирует написать историю философии, меня это позабавило. Естественно, некоторый успех и стабильность после нищеты и лишений в его жизни в Швейцарии ударили ему в голову. Пройдет какое-то время, говорила я себе, и Муссолини придет в норму[91].

Она с нетерпением ждет их встречи и упрашивает Марию Джудичи не ссориться с ним. Та прекрасно понимает, что Анжелика защищает романьольца потому, что испытывает к нему чувства, и, чтобы сделать подруге приятное, готовит для гостя вкусные блюда, готовить она умела.

Кто приготовил эти макароны? – спросил Муссолини, набивая себе желудок. – Держу пари, это ты, Мария.

– Возможно, ты предпочел бы что-нибудь другое, – ответила Мария презрительно, – цыпленка или трюфелей, но мы, видишь ли, пролетарии…

– А почему бы и нет? До того, как я приехал сюда, я прочитал в гостинице меню. Я чуть с ума не сошел! Если бы вы только знали, что едят и пьют эти свиньи. Если бы когда-нибудь в своей жизни я мог…

Балабанова чувствует себя неловко. Мария сердито прервала его:

– Почему ты всегда говоришь о себе, о своих аппетитах? Боюсь, что, если бы у тебя была возможность пожить как те люди, ты скоро забыл бы народ…[92]

Анжелика вмешивается, переводит разговор на другую тему. Однако она сильно разочарована: он нисколько не изменился. Остался таким же неуравновешенным, таким же истеричным, каким был в Лозанне. И все же она обещает скоро приехать к нему в Форли, помочь ему на стезе журналистики. Вместе с Марией они провожают его до пирса. Его выгнали из Австрии как политически неугодного, и теперь он возвращается в Романью как революционер и благодаря этому получает место редактора еженедельника «Классовая борьба».