Я никогда не была спокойна

В конце выговора Серрати есть анонимный курсив: это реакция руководства, считавшего пессимистичной его точку зрения и выражавшего всю свою досаду на эту «манию конкретности, уже приведшую к жертвам, и пока правые, ради “конкретизации” развлекаются тем, что преобразуют мир с помощью законов, вместо партии у нас будет факсимиле партии». Но Серрати настаивает и в следующей своей статье снова предостерегает Бенито и Анжелику: пока они воздерживаются от «конкретизации из опасения впасть в реформизм, они по своему усмотрению конкретизируют отдельных товарищей и тогда оппортунизм торжествует над высшими интересами партии». Наконец, следует самый жесткий выпад против редактора: «Имеет ли хоть какое-то значение работа по подготовке к революции, начатая газетой “Avanti!” под руководством Муссолини? Я так не думаю. Я бы даже сказал, что она имеет обратный эффект. Работа, которую Муссолини называет революционным кредо, не что иное как смешная гипербола…»[131]

Это не что иное, как лишение Бенито легитимизации. Не подписываясь, редактор Avanti! презрительно отвечает, что надо выбирать между демократией и социализмом. И надо «конкретизировать не программу, а партию, возрождая ее среди масс: молодежи и рабочих». Он считает нелепой, даже «комичной» эту манию прагматизма, которая свела ИСП к «личинке» самой себя и начала приносить свои «жертвы в революционном лагере: именно это и стало последним «карикатурным камнем прагматического реформизма».

В социалистической газете не должно быть уступок, как не должно быть программных тактик, ведущих к понижению активности пролетариата. Вступать в теоретический спор с реформистами – это уже забота Анжелики: тот, кто верит в социализм, не может не быть революционером; главная цель – это не набор отдельных реформ, а национализация средств производства и экспроприация частной собственности. Балабанова утверждает, что революционеры «никогда не презирали ежедневные завоевания пролетариата», считая их «мимолетной победой», которая служит скорее росту солидарности между рабочими. «Серьезная, непростительная ошибка реформистов заключается в том, что они заставили рабочих поверить, что малейшие улучшения, достигнутые ими, являются чем-то стабильным, окончательно приобретенным, чем-то представляющим цель, а не средство»[132].

«Красная царица» гарантирует прикрытие и придает идеологическую форму экстремизму «корсара» из Довиа, которому постепенно становится тесно в этой партии. Он признается Преццолини, что чувствует себя чужаком среди товарищей по фракции. С Анжеликой чужим он себя не чувствует: еще в первые месяцы 1913 года Муссолини поддерживает с ней тесные личные отношения, которые помогают ему наладить первые контакты в Милане. Сострадательная Балабанова объясняет это лишь внутренней слабостью, происходящей из комплекса неполноценности, усиленного его встречей с интеллектуальными кругами Милана. Она не понимает, что ее протеже – беспринципный человек, который пользуется ею и ее чувствами.

Он рассказывал мне о своей жизни, а я никогда не рассказывала ему о своей, даже в самых общих чертах… это происходило из его огромного эгоизма, он никогда не задавал вопросов, не замечал, если что-то случалось с окружающими его людьми. Он говорил только о себе, когда мы оставались наедине; говорил без обиняков, показывал свои слабости, свои страхи, он завидовал моей силе воли, моей дисциплине и всему остальному, что делало меня нормальным человеком. Все слабости и странности его существа я приписывала его ужасной нищете, распущенности, его болезни, о которой он говорил, часто почти хвастаясь[133].

Однако эти излияния не такие уж односторонние, как она старалась представить впоследствии, чтобы дистанцироваться от Муссолини. Ее никак нельзя назвать женщиной, закованной в революционную броню. Анжелика тоже рассказывает о себе, о своей жизни, о детстве. На самом деле Муссолини знает историю ее семьи, знает о ее отношениях с матерью, ему известно, что она получает чек из Чернигова в обмен на отказ от наследства. К тому же они проводят все дни напролет в газете, вместе затемно возвращаются домой, на улицу Кастель-Морроне. Она могла бы уходить и раньше и не ждать четырех часов утра, когда закроется типография. Но она ждет его и вместе они проверяют первый экземпляр Avanti! пахнущий типографской краской.