Я никогда не была спокойна

Ленин отвечает всем очень резко. Он говорит Серрати, что тот неправильно понял Энгельса, и напоминает Ледебуру, что он всегда выступал с революционными призывами, даже когда сидел в царских тюрьмах: ведь когда Маркс и Энгельс писали в 1847 году «Манифест Коммунистической партии», они тоже обращались из-за границы к немецким рабочим[324]. Встреча перерастает в длительную дискуссию. Французский делегат Мергейм вступает в дебаты с Лениным, которые продолжаются восемь часов. Возникают очень напряженные моменты; все измучены. Болгарин Раковский, который впоследствии станет железным большевиком, так нервничает, что пытается ударить Ульянова по лицу, но его удерживают товарищи. Русский и ухом не ведет и с предельным хладнокровием продолжает повторять свои указы. Он говорит, что нельзя трусить и надо называть вещи своими именами. Если капиталисты лгут, утверждая, что война служит для защиты отечества, то Ленин подчеркивает, что большинство социалистов тоже на их стороне. Балабанова согласна с этим тезисом, но понимает, что сейчас не время вносить еще больший разлад между социалистами.

Ленин остается в меньшинстве и даже не входит в число четырех членов созданной в Берне постоянной комиссии, которой дано название Международная социалистическая комиссия. Ее членами становятся Моргари и Балабанова от Италии и швейцарцы Гримм и Шарль Нейн. Фактически делами этой комиссии будут заниматься Гримм и Балабанова.

Это событие производит лишь внешний эффект. Оно имеет символическое значение: это значит, что флаг Социалистического интернационала не втоптан в окопную грязь. В действительности же Циммервальд не дает ничего конкретного: это жест бессилия, декларация добрых намерений сторонников нейтралитета, решительное осуждение «империалистической войны».

Но европейская бойня не прекращается, более того, она усиливается. Цензура в отдельных странах ужесточается, границы закрываются, миллионы молодых людей отправляются на фронт. Балабанова и Гримм очень много работают. И им удается созвать второй международный съезд. 24 апреля 1916 года в Кинтале, небольшом поселке в Швейцарских Альпах, собираются сорок три делегата. На этот раз «Циммервальдские левые» во главе с Лениным более многочисленны, однако им не удается включить в итоговую резолюцию признание, что пацифизма для прекращения войны недостаточно: необходима вооруженная борьба за социализм, нужно выйти из парламентов и в каждой стране усилить революционные настроения. Собрание отклоняет это предложение. В комиссии итальянская делегация раскалывается: Серрати и Балабанова голосуют за ленинские предложения. Однако на пленарном заседании итальянцы присоединяются к предложению большинства, которое призывает к полному обновлению исполнительного комитета Интернационала и исключению социалистов, голосовавших за военные кредиты.

Кинталь также не приводит к прекращению войны, но, несомненно, знаменует собой перелом в пользу Ленина и дальнейшее сближение между итальянскими максималистами и большевиками – это первый шаг к Третьему интернационалу.

Конференция закончилась в первые часы 1 мая 1916 года. И хотя я непрерывно работала на протяжении сорока восьми часов, я предложила, чтобы мы дождались утра Международного дня труда, символа единства рабочего класса[325].

Было что-то печально грандиозное в том рассвете, которого мы ждали, которым любовались с альпийской высоты. По воле случая это был восход 1 мая. Когда мы вернулись из Кинталя в Берн, я, которая принципиально отмечала это событие интенсивной пропагандистской работой, в том году этот единственный свой праздник я провела… во сне. Этот сон несколько раз прерывался звуками фанфар, прославляющих День труда, но я не могла проснуться после почти непрерывной работы в течение шести дней и почти стольких же ночей[326].